Ты же мой посох возьми – его Антигену я не дал,
Он хоть и часто просил и в то время любви был достоин.
Первой решила, что петь пристойно стихом сиракузским,40
И средь лесов обитать не гнушалась наша Талия41.
Стал воспевать я царей и бои, но щипнул меня Кинфий42
За ухо, проговорив: 'Пастуху полагается, Титир,
Стало быть (ибо всегда найдется, кто пожелает,
Вар, тебя восхвалять и петь о войнах прискорбных),
Сельский стану напев сочинять на тонкой тростинке.
Не без приказа пою. Но, Вар, кто мое сочиненье
Верески все воспевают тебя! Нет Фебу приятней
В мире страницы, чем та, где есть посвящение Вару.
В путь, Пиериды мои!.. Хромид и Мназилл, мальчуганы,
Раз подсмотрели: Силен лежит, уснувший, в пещере.43
И, соскользнув с головы, плетеницы поодаль лежали.
Тут же тяжелый висел и канфар44 на ручке потертой.
Тихо подкравшись (старик их обманывал часто обоих,
Петь им суля), на него плетениц накинули путы.
Эгла, наяда красы несравненной, и только открыл он
Веки, она шелковицею лоб и виски его мажет.
Он же, их шутке смеясь: 'Что меня оплетаете? – молвит. –
Дети, пустите меня! Сумели – так с вас и довольно.
Ей же награду найду не такую'. Сказал он и начал.
Ты увидал бы тогда, как пляшут фавны и звери
В такт и качают дубы непреклонными кронами, вторя.
Даже о Фебе не так веселятся утесы Парнаса,
Петь же он начал о том, как в пустом безбрежном пространстве
Собраны были земли семена, и ветров, и моря,
Жидкого также огня; как зачатки эти, сплотившись,
Создали все; как мир молодой из них появился.
Разные формы вещей принимать начала понемногу.
Земли дивятся лучам дотоль неизвестного солнца,
И воспарению туч, с высоты низвергающих ливни,
И поражает их лес, впервые возросший, и звери
Вот о камнях он Пирры47 поет, о царстве Сатурна
И о кавказских орлах, о хищенье поет Прометея.48
Пел он, как, возле воды оставив юношу Гилла49,
Звали его моряки. «Гилл! Гилл!» – неслось побережьем.
Как ее страсть облегчил, полюбив ее, бык белоснежный.
Женщина бедная! Ах! Каким ты безумьем объята!
Дочери Прета и те по-коровьи в поле мычали,51 –
Всё же из них ни одна не пошла на постыдное ложе
Хоть и частенько рогов на лбу своем ровном искала.
Женщина бедная! Ах! Теперь по горам ты блуждаешь.
Он же на мягком простер гиацинте свой бок белоснежный,
Бледную щиплет траву и жвачку жует под дремучим
Нимфы диктейские! Рощ, молю, заградите опушки, –
Может быть, вам на глаза блуждающий вдруг попадется
След быка, если он травой увлечется зеленой
Или за стадом пойдет. Когда бы его проводили
Деву, что яблок красой гесперидовых залюбовалась,53
Пел он, Фаэтонтиад54 замшелою горькой корою
Стан облекал, из земли высоко подымал он деревья
Пел и о том, как шедшего вдоль по теченью Пермеса55
Пел, как навстречу ему поднялся весь хор Аполлона,
Пел, как сказал ему Лин языком божественной песни,57
Кудри цветами убрав и душистою горькой травою:
'Эти тростинки тебе (возьми их!) Музы даруют.
Ясени стройные с гор их пением долу сводил он.
Им и поведай о том, как возникла Гринийская роща,59
Чтобы равно ни одна Аполлоном впредь не гордилась'.
Что мне добавить? – он пел и о Нисовой Сцилле60, чье лоно,
Как Одиссея суда в пучину она заманила
И истерзала, увы, пловцов устрашенных морскими
Псами; припомнил потом превращенные члены Терея61
И Филомелой ему, как дар, поднесенные яства.62
Бедная, стала порхать над своею же собственной кровлей.
Все, что в оные дни замыслил Феб и блаженный
Слышал когда-то Эврот63, что выучить лаврам велел он,
Все он поет и к звездам несут его голос долины, –
И поголовье считать, наступив не по воле Олимпа.