На дороге показалась пролетка Ильи, и одновременно из-за поворота вынырнул еще один экипаж с полицейскими агентами. Первым спрыгнул на землю Иван. Он все понял, еще ничего не спросив.
– Та-ак! – огляделся деловито по сторонам. – Мальчика нашли! Что говорит?
– Пока ничего нового, – ответил Алексей. – Но собаку он знает. Овчарка охраняла дом Гейслеров. Интересно, как она здесь очутилась?
– А ты ее допроси! – отозвался Иван. – Может, доложит! – Он поднял голову вверх и посмотрел в сторону пещеры. – А там кто отсвечивает?
– Общий наш знакомый – Наум! – ответил Алексей. – Учти, мы его туда не тащили. Сам залез. Якобы кто-то ему сообщил, что в провале его пудель воет.
– Во дает! – поразился Иван. Он смерил взглядом расстояние от дороги до провала и покачал головой. – Ну и жулик! Говоришь, сам вскарабкался? Увечный, мать его так! Ладно! – Он повернулся к агентам, который занимались тем, что осматривали подходы к тропе, ведущей вверх. – Сейчас поднимемся туда и осмотрим пещеру, а Наумку, чудило поганое, непременно возьмем за жабры. – И спросил уже Алексея: – Как ты думаешь, он знал про мальчишку?
– Пока отпирается, но у меня не было времени допросить его как следует. Пришлось заниматься ребенком. Я и пещеру не успел толком осмотреть. Задействуй своих орлов, пускай порыщут вокруг и внутри все тщательно проверят. – Он передал Тему Илье и приказал одному из младших агентов: – Доставите мальчика в больницу, покажете доктору и тотчас сообщите родителям, что ребенок нашелся. – Затем обратился к Тимофееву: – Спасибо тебе, Илья! Я обязательно доложу о том, что именно ты помог нам найти мальчика. Думаю, господин Гейслер не оставит это без внимания. Что касается полиции, то я напишу рапорт на имя Тартищева. Буду лично хлопотать, чтобы тебя взяли младшим агентом.
Илья приложил руку к сердцу.
– Премного благодарен! Рад служить хорошему делу! – Он вскочил на облучок своего экипажа. И уже оттуда прокричал: – А мальчонку мы живо домчим! Будьте спокойны, Алексей Дмитрич!
Во второй раз путь к пещере показался Алексею короче. Один за другим агенты поднялись к провалу. Наумка находился на прежнем месте.
– А, знакомая всем рожа! – радостно приветствовал его Иван. – Собачку, говоришь, искал? – Он радостно потер ладони. – Кажется, голуба, теперь тебе не отвертеться. Сколько лет ты полицию в заблуждение вводил своими ножками?
– Что вы? Что вы? – залопотал дисконтер. – Какие ножки? Разве это ножки?
– Ладно, не заливай! – Иван пристроился напротив еврея. – Расскажешь все как на духу – забуду про ноги.
– Расскажу, расскажу, – засуетился еврей, – только прикажите руки развязать. Затекли совсем. Я ведь не сбегу, сами понимаете...
– Еще бы ты сбежал! – усмехнулся Иван и велел одному из сыщиков освободить Наумку. Затем строго посмотрел на него. – Говори, зачем в пещеру полез?
– Так собачка же! Я уже сообщил вашему товарищу...
– Про это знаю. Только не резон тебе за собачкой на такую верхотуру карабкаться, – покачал головой Иван. – Тут здоровому человеку убиться раз плюнуть. А с твоими ногами... Говори, с чего тебя понесло сюда! – прикрикнул на него Иван. – Ты меня знаешь! Законопачу в каталажку, не скоро оттуда выйдешь!
Еврей вдруг заплакал.
– Горе мне, Иван Лександрыч! Откуда только свалилось, ума не приложу.
– Про горе подробнее. – Иван вытащил из кармана кисет и принялся сворачивать самокрутку. – Только не крути, чистосердечное признание я ценю и, даю слово, бить не буду – если поверю, конечно.
Еврей шмыгнул носом и, сняв свой картуз, вытер им лицо, размазав по щекам грязь вперемешку со слезами.
– Недавно заявились ко мне трое, – заявил он плаксиво. – В городе их не знают, я вам определенно говорю. Чужие, видно.
– Один здоровый, вроде купец, и с ним двое, помоложе, в картузах с лаковыми козырьками, в плисовых штанах... – перебил его Иван и бросил быстрый взгляд на Алексея. Тот многозначительно кивнул ему, дескать, помню.
– Так вы знаете, о ком я говорю, – протянул разочарованно Наумка. – А больше я ничего нового сообщить не могу.
– Рассказывай, – перебил его Иван, – а мы посмотрим, растерял ты остатки совести или есть еще маленько.
– Да что рассказывать? – заныл тоскливо Наумка. – Ввалились они ко мне неделю, а то две назад, словно к себе на хату. И сразу за грудки...
– Понятно, – заметил с усмешкой Иван, – твои ж орлы у купца «соловей» пытались свистнуть. – И заторопил еврея: – Давай, не тяни, про фингал мы тоже знаем.
Наумка машинально потрогал скулу, но, заметив сердитый взгляд Ивана, зачастил:
– Фингал что? Свинцовую примочку сделал, и прошло! Но те люди... От них примочка не поможет...
– Ну! – сказал угрожающе Иван. – Говори, что они тебе предложили?
– «Слезки»![12] – быстро ответил дисконтер. – Предложили сбыть на выгодных условиях. Мне – четвертая часть от продажи, им все остальное.
– Что ж, согласился? – усмехнулся Алексей. – Барыш вроде приличный!
– Я-то? – уставился на него Наумка. – Я не согласился, тогда они стали угрожать... – Слезы опять потекли у него по лицу. Он вытирал их грязными ладонями. – Господа сыщики, дочкой клянусь, нож к горлу приставили.
– Сколько камней сплавил? Кому? Быстро говори! Не разводи сопли! – прикрикнул на него Иван.
– Да коли б камни! – всплеснул руками Наумка. – Два браслета, диадема, три или четыре броши, часики с инкрустацией. Такие заметные вещи ювелиры брать не хотят. Я им предложил «слезки» отдельно продать, но они не желают. Много теряют... Сбыл я всего ничего, а они третьего дня явились. Финажки забрали и велели лучше суетиться, а то, мол, худо будет. И долю мою не заплатили. Говорят, все продашь – тогда расчет по полной произведем.
– Что ты успел продать?
– Да браслетик один и брошку. Там «слезки» мелкие, совсем задешево продал. Аглае Тюкавкиной, владелице мелочной лавки, что на Болотной улице. Сто рублей за них взял, да еще запонки золотые загнал, там камни покрупнее, букмекеру с ипподрома. Сашке Марееву. Вы его должны знать, Иван Александрыч.
– Знаю, – вздохнул тот, – и Сашку, и Аглаю. Вздорная бабенка. Ворованным тряпьем втихушку торгует. Скажешь, не так, Наумка?
– Так, воистину так, господа сыщики, – улыбнулся заискивающе Наумка. – А Сашка...
– Ладно, об этом потом, – прервал его Алексей. – Продолжай! Итак, деньги за проданные драгоценности они забрали, а те, которые не успел продать, у тебя остались?
– Что вы, что вы, – затряс пейсами Наумка. – Вчера они прислали своего человека, велели вернуть. Я с радостью отдал. Клянусь святой Торой, отродясь со «слезками» дела не имел. Правда, долю мою они так и не заплатили, но я тому рад, что хоть живым остался. Страшные люди, я счастлив, что от них избавился. Мой Черри, пуделек, что исчез, всякий раз под стол забивался, когда они появлялись. Скулит, трясется, лужу под себя сделает... А вчера сбежал... Этому купцу, как вы говорите, под ноги подвернулся, а тот его сапогом под брюхо. Черри взвизгнул и в кусты. И с той поры словно сгинул. Дочка плачет, Евдокия меня костерит... А сегодня мальчонка прибежал... Я вот и полез... – Еврей сложил руки в молитвенном жесте. – Господа хорошие, не виноват я, за собачкой полез... Дочка плачет...
– Слышали уже и про собачку, и про дочку, – оборвал его Иван. – Как звали этих жуликов, знаешь?
– Нет, – замотал он головой. – Старшого те, что помладше, Барином окликали, а он их никак, только посмотрит, а они его без слов понимают. Редко когда обронит: «Эй, ты! Подай!» или: «Принеси!» Они сломя голову сполняют. Как солдаты!
– А почему бандиты к тебе завалили? – поинтересовался Алексей. – В городе много барыг, которые камнями промышляют. Почему к ним не пошли?
