презрением и вышла из кабинета. Вскоре почти то же самое заявила моя дочь: «Я всегда ненавидела Муромцеву потому, – сказала она, – что по ее вине страдала мама. Но втайне я гордилась, что эта исключительная женщина выбрала не кого-нибудь, а моего отца! Но я возненавижу тебя, если ты женишься на Кате Луневской. Я умру от стыда, учти это, папа, потому что она младше меня на три года!» И эти слова оказались тем самым ушатом холодной воды, который заставил меня увидеть все в истинном свете.
На следующий день мы ехали с Катенькой по Миллионной улице, и наша карета столкнулась с экипажем банкира Шелковникова. Вы бы видели, Федор Михайлович, как Катенька щебетала с его старшим сыном Александром, пока кучера расцепляли колеса экипажей, как улыбалась ему и кокетничала, нисколько меня не стесняясь! Она точно забыла обо мне! И когда я окликнул ее и сказал, что нам пора ехать, она повернула головку и посмотрела на меня. Признаюсь, мне не поздоровилось от этого взгляда. Казалось, она вмиг сосчитала все мои морщины, отметила мешки под глазами, седые волосы и залысины. – Булавин зябко повел плечами и глубже опустился в кресло. – Потом она спохватилась, прижалась ко мне, принялась нежно гладить мою руку. Но у меня уже захолонуло сердце. И хотя она шептала: «Вы – великий человек, и я никогда не оставлю вас, даже если случится беда! Вы такой сильный, вы такой красавец, Савва Андреевич! Нет никого на свете лучше вас! Что мне до ваших лет? Я люблю вас! Вас одного!», я знал, что она лжет. Через четверть часа я в последний раз подвез ее к дому и сказал, что возвращаюсь к Полине. Хотя, поверьте, не знал, примет ли она мою любовь. Но если б даже она меня отвергла, к Катеньке, поверьте, я б никогда уже не вернулся.
– И что ж, Катенька так легко восприняла эту потерю? – спросил Тартищев.
– Нет, она пыталась выяснять отношения, преследовала меня, писала письма... Мы еще раз встретились с ней, и я сказал, что все ее усилия бесполезны. И тогда она нашла утешение в романе с Александром Шелковниковым, тем самым молодым человеком, за которого ее совсем недавно просватали.
– Я слышал об этом, – кивнул головой Тартищев и уточнил: – Скажите, что было в том письме, которое получила Полина Аркадьевна накануне вашего разрыва?
– Это было подлое, гнусное письмо. Думаю, что кто-то решил свести счеты и с ней, и со мной одновременно. Словом, письмо было написано якобы мной и адресовано совершенно вымышленному лицу, но в нем содержалась масса унизительных замечаний и насмешек над Полиной. Поверьте, я подобного даже в мыслях не допускал. Тем более назвать ее «старухой» или неприличным словом... Это письмо, по признанию Полины Аркадьевны, чуть не убило ее, и как раз накануне бенефиса. Возможно, кому-то как раз и хотелось сорвать ее бенефис... Она была настолько оскорблена и унижена, что даже не заметила явных нелепостей и того, что почерк сильно отличался от моего. Ей хватило одного: увидеть мою подпись в конце этого грязного пасквиля... Подпись-то как раз оказалась очень похожей!
– Письмо сохранилось?
– Нет, при первой же встрече Полюшка дала мне его прочитать. Я был крайне изумлен и огорчен тем, что она скрыла от меня подобную гнусность. Возможно, нам бы удалось расставить все точки над «i» гораздо раньше, чем это случилось на самом деле. Но мы объяснились, и она с радостью бросила его в камин.
– Жаль, тем самым мы утратили явную улику против преступника. Уверен, это дело рук одного и того же человека, которого мы подозреваем не только в отравлении Полины Аркадьевны, но и в убийстве Ушаковой и Каневской, – пояснил свой интерес Тартищев.
– Отравлении? – Булавин побледнел и раздавил в руках папиросу. – Полину отравили? Вы совершенно ответственно об этом заявляете?
– Ответственнее некуда! Яд ей подсунули под видом зубных капель. Полина Аркадьевна решила вечером прополоскать рот, и...
– Господи, – Булавин осенил себя широким крестом, – Поленька! Перед кем же ты так провинилась?
– Мы проверили всех, Савва Андреевич! Простите, но вашу жену, и вашу дочь, и Катю Луневскую в первую очередь... Все три близкие вам женщины ненавидели Полину Аркадьевну и могли бы желать ее смерти, но, на их счастье, они в это время находились вне города. Хотя мы не сбросили со счетов версию, что они способны нанять убийцу и на время уехать. Так что следствие пока продолжается...
– Но тогда непонятно, в чем же провинились Анна Владимировна и Раиса Ивановна? Я с ними даже не флиртовал никогда, а Каневскую и вовсе едва выносил?
– Это обстоятельство и позволяет нам сомневаться в виновности ваших близких и тем более Кати Луневской. По слухам, она абсолютно счастлива с молодым Шелковниковым.
– Да, и ветер им в паруса! – махнул рукой Булавин. – Мне, право, очень неприятно о ней вспоминать.
– Нельзя отказываться и от той версии, что кому-то, по неясной пока причине, очень хочется не допустить открытия театра. Вполне вероятно, желают досадить, вернее, отомстить вам, и мы не исключаем, что меч действительно занесен над вашей головой. К тому же, вы сами об этом сказали, премьерный спектакль на грани провала. И мы вынуждены просить вас поступить следующим образом... – Тартищев пододвинул Булавину лист бумаги. – Читайте, но все должно остаться в секрете. Вы понимаете, во что это может вылиться, если убийца разгадает наши уловки?
– Понимаю, – Булавин отодвинул бумагу, застегнул сюртук на все пуговицы и поднялся с кресла. – Я еду сейчас же. Я – человек рисковый, и поступлю именно так, как вы того хотите.
Тартищев поднялся с кресла следом за ним, крепко пожал протянутую руку промышленника и пожелал:
– С богом, Савва Андреевич! Удачи вам! И нам в том числе!
Глава 23
– Ты сошел с ума! – голос Анастасии Васильевны звенел от негодования. – Лиза играет в любительском театре. А любительский и профессиональный театр – это два совершенно несовместимых понятия! Если бы ты хоть единожды посетил их спектакль, то, наверное, столь абсурдные идеи даже не посмели появиться в твоей голове!
– Прямо у меня есть время их спектакли посещать! – вздохнул Федор Михайлович. – У меня голова о другом болит! Каждый день то Батьянов, то Хворостьянов меня мордой об стол, как последнего щенка, тычут, а то и на пару пытаются! Сроду такого не бывало, чтобы убийца столько народу положил, а мы почти ничего о нем не знаем.
– Вот-вот, – еще больше рассердилась Анастасия Васильевна, – вы ничего о нем не знаете, а по городу какие только слухи и домыслы не носятся о его грядущих злодеяниях. И что о полиции говорят, врагу не пожелаю знать! Я уже из дома перестала выезжать, чтобы этих разговоров не слышать.
– Чего-чего, а на обывательские шепотки и сплетни мне наплевать и забыть! – буркнул Федор Михайлович и вопросительно посмотрел на жену: – Настя, я тебя очень прошу, поговори с Лизой! У нас нет другого выхода! Через два дня открытие театра! Завтра приезжает Великий князь со своей свитой, масса других важных и влиятельных гостей ожидается...
– Нет, вы и вправду сдурели, сударь мой? – Анастасия Васильевна с изумлением всплеснула руками. – Наша Лиза в премьерном спектакле? На большой сцене? Там, где выступала сама Муромцева? Ушакова? Та же Каневская? Да в городе же все от смеха умрут, когда про такой пассаж узнают. Представляю эти пересуды: «Тартищев убийцу не сумел поймать, но весьма удачно пристроил в театр свою дочь!» А газеты? Твой же разлюбезный Желток весь ехидством изойдет! «Тартищев залатал дыру в труппе своей дочерью!» Тебе хочется подобной славы? Тебе хочется унижения собственной дочери?
– Настя, – сжав зубы, Тартищев пытался урезонить расходившуюся жену, – поверь, я не хочу, я
– Конечно, я этого не хочу, – вздохнула Анастасия Васильевна. Обняв мужа за шею, она поцеловала его
