Наташа, наверняка Любка своего старого козла именно так и окликала – Жека, а не Жако!
– Теперь это не имеет ровно никакого значения. Разве как косвенная улика! – махнул рукой Тартищев и посмотрел на лестницу. По ней спускались Булавин и Вероника. Девушка держалась неестественно прямо, но, увидев Тартищева и Алексея, неожиданно улыбнулась им, только слегка покраснела от смущения.
– Все, Савва Андреевич! Поймали негодяя! После репетиции приезжайте ко мне в управление, почитаете его признательные показания, которые он написал сегодня ночью у себя дома. Думал, сердешный, последнюю пулю себе в башку запендюрить, а оно, вишь, совсем по-другому получилось благодаря Ванюшиным умелым ручкам. – Тартищев кивнул головой на Вавилова, который, оживленно жестикулируя, разговаривал с Алексеем и Желтовским. – Задержание прошло даже успешнее, чем мы ожидали.
– Выходит, месть? – посмотрел на него Булавин.
– Месть, – вздохнул Тартищев, – всем, кто, как казалось Гузееву, затирал его Ольгу из зависти. А Полину Аркадьевну отравил еще и потому, что считал ее безнравственной женщиной и недостойной того, что ради нее вы строите новый театр. Он действительно нанял Гиревича, чтобы тот выкрал яд у Мейснера, и поначалу хотел добавить его в чай, который Полина Аркадьевна пила в гримерной после утренней репетиции, но у нее разболелись зубы, так что все получилось для Гузеева удачнее некуда. Он сам принес ей флакончик с ядом в гримерную, и в письме бахвалится, насколько ловко у него получилось расправиться с Полиной Аркадьевной. Кстати, свою жену он тоже считал крайне безнравственной и первой отравил ее. Обставил все так, что сошло с рук, вот и почувствовал безнаказанность. Каждое преступление готовил, как маленький спектакль... Думаю, трюк с письмом его рук дело, хотя он о нем не упоминает.
– Письмо мог подбросить кто угодно, не обязательно Гузеев. У Полины Аркадьевны была масса «доброжелателей» в театре, и они не могли не воспользоваться моментом, чтобы поссорить нас.
– Вполне с вами согласен! – согласился Тартищев и повернулся к Турумину, который в этот момент появился из-за кулис. – А ведь какое-то время я вас подозревал, Юрий Борисович! Хромаете сильно, потом это ожерелье... К тому же вы вполне могли избавиться от Любки-Гусара, пока я обедал в трактире.
Турумин развел руками.
– Я ведь объяснил, что ногу зашиб в мастерской у Сухарева, когда споткнулся там о каменюгу. И ожерелье взял только из благих целей. – И он многозначительно скосил глаза в сторону Булавина, предупреждая, что уточнения в данном случае нежелательны.
– Но вы ведь могли и обмануть полицию, поэтому пришлось проверить, вдобавок ко всему и ваше алиби, которое, к счастью, оказалось безупречным.
– Федор Михайлович! – вмешался в их разговор Желтовский, вооружившись привычным блокнотом. – А какую роль играл в преступлении шахматный клуб? И почему Гузеев выбрал в свои жертвы еще и Курбатова? Он же ни в чем, кажется, не мешал ему?
– Ему и собачонка не мешала, но он утопил ее, а ведь мог оставить хозяйке, чтобы передала Ольге. А Курбатов помешал ему по одной весьма простой причине, что не проиграл Гузееву ни единой партии в шахматы и имел неосторожность пошутить достаточно язвительно по этому поводу в присутствии нескольких членов клуба. Видите, насколько ничтожен бывает мотив, чтобы приговорить другого человека к смерти? К слову, Гузеев с дочерью некоторое время проживали в той самой комнате, которая сейчас пустует рядом с квартирой провизора Сухобузимова. Гузеев хорошо знал Журайского, его матушку. К Сухобузимову он частенько приходил играть в шахматы, и тот делился с ним своими познаниями о действии ядов и как их использовать. Вот откуда Гузееву известны и цианистый калий, и белладонна. Что же касается клуба, то он подпитывался в нем нужной информацией, но большей частью все-таки играл в шахматы. Это было его самым большим увлечением после театра, естественно, и после убийств, которые он обдумывал и исполнял столь же тщательно, как и все в своей жизни. По сути дела, он их превратил чуть ли не в маскарад или в водевиль с переодеваниями. Вы только посмотрите, как ловко он подставил Журайского или того же Теофилова!
– Но это все же Гузеев взял полторы тысячи рублей из комода Ушаковой?
– Да, Анна Владимировна за неделю до этого занимала ему деньги, и он запомнил, каким ключом и какой ящик она открывала, а драгоценности не взял, потому что от них труднее избавиться.
– Я все понимаю, – сказал тихо Желтовский, – он хотел расправиться с Ушаковой, но при чем здесь дети, прислуга?
– А этим он отомстил уже Ушакову. Тот вытолкал его как-то взашей, после того, как Анна Владимировна не признала в Ольге талант. Гузеев напился в стельку и принялся ломиться в парадную дверь. Богдан Арефьевич не стал звать дворника или околоточного, а самолично отвесил ему пару оплеух, чем подписал смертный приговор своей семье. И ведь как умел ударить, мерзавец, по самому больному, по самому дорогому!
– В нем умер великий режиссер, – вздохнул Турумин. – Но это водка, несомненно, породила в нем дикие инстинкты...
– Причина прежде всего даже не в водке, а в непомерных амбициях, в угоду которым пролито море крови! – произнес сквозь зубы Булавин. – Надеюсь, ему не будет снисхождения?
– По Военно-полевому уложению однозначно – петля, если судьи не найдут смягчающих обстоятельств, но какие могут быть смягчающие обстоятельства для убийцы, который размозжил голову поленом четырехлетнему мальчику? – пояснил Тартищев.
– Я вчера видел, как он топил собачонку, – подал голос Иван. – Не ушел, пока не убедился, что та уже не всплывет! Я еще тогда понял, что он зверюга, каких поискать! Меня в пот бросило, а он постоял как ни в чем не бывало и отправился домой. А собаченыш прямо-таки замечательный был.
– А со стороны посмотришь: незаметный, робкий человечишка. – Турумин покачал головой. – Но суфлер был великолепный! По высшей ставке суфлер! И дочь у него неплохая! Чего человеку надо было? – И, спохватившись, заторопил Веронику: – Давай, давай, голуба! Скорее на сцену!
– Так все-таки Вероника, а не ваша дочь? – удивился Желтовский.
– Вы же умный человек, Максим, а, выходит, тоже поверили в подобную ахинею? – улыбнулся Тартищев. – Но, признаюсь, я был поражен тем, как Лиза сыграла свою роль. Особенно ссору с Туруминым. Я уж подумал, не отдать ли ее в актрисы? – и покосился почему-то на Алексея.
– Ваша дочь – замечательная девушка! – отозвался Булавин. – Но я, Федор Михайлович, крайне признателен вам, что заставили меня посмотреть на Веронику другими глазами. Поначалу я просто хотел выполнить ваше задание и побеседовать с ней. Мы провели в разговорах всю ночь. Вспоминали Полину Аркадьевну. Поплакали даже. Действительно, у девочки удивительный по силе талант! Не боюсь предположить, что со временем она заткнет за пояс свою учительницу. Но такова участь любого таланта. Всегда найдется еще больший талант, который когда-нибудь затмит прежние достижения. Это один из главнейших законов развития общества, иначе оно давно бы застоялось и загнило, как болото. – Булавин пожал руку Тартищеву. – Большое вам спасибо за все! За Полину, за Веронику, за то, что состоится премьерный спектакль! Конечно же, я не оставлю теперь Веронику. Она наконец-то согласилась принять мою помощь. Летом я свожу ее в Москву, покажу своим друзьям в Театральной школе... – Он прислушался к сильному женскому голосу, доносившемуся со сцены. – Вы только посмотрите, мы ее привезли в театр ночью, почти до самого утра смотрели в разных ролях, а она свежа, как огурчик. Желание играть на сцене поразительное! – Савва Андреевич, прощаясь, склонил голову в поклоне и быстрым шагом направился в сторону кулис.
Тартищев повернулся в сторону Вавилова и Желтовского, что-то оживленно обсуждавших в стороне от основной группы.
Вавилов заметил его взгляд.
– Федор Михайлович, господин Желтовский рассказал мне сейчас потрясающий случай. Сегодня в шестом часу утра он стал свидетелем чрезвычайного происшествия. Городовой полицейской стражи остановил недалеко от шахматного клуба фургон бакалейщика и приказал предъявить документы кучеру и приказчику. Те бросились бежать. Словом, кучер был убит наповал, потому что не подчинился приказу городового остановиться, а приказчик успел скрыться в неизвестном направлении. А в фургоне вместо зелени оказались, представьте себе, патроны, несколько «браунингов» и книжонки крайне мерзкого содержания. Максим тоже участвовал в погоне за сбежавшим злоумышленником, но без успеха.
– Господин Ольховский после беседовал со мной и сказал, что его отделение вплотную займется розыском сбежавшего. – Желтовский продолжал держаться рукой за подбитый глаз, нос у него распух, как
