четыре глаза... – Он огорченно махнул рукой. – Пристав сказал, что это лучшие агенты наружного наблюдения... Вот тебе и лучшие, что тогда говорить о худших! Итить твою мать, все насмарку!
– А теперь то же самое, но спокойно и без ругани, – приказал ему Алексей.
Егор крякнул от досады и, нагнувшись, поднял фуражку с пола. Но продолжал тискать ее в руках, переключив на нее свое беспокойство.
– Разрешите доложить, Алексей Дмитрич! Агенты довели Степку и Анфису до трактира «Сладкие сны». Там у них на задах комнатенка есть, где опиумом балуются. Один из наблюдателей следом вошел, отметил, что парочка скрылась за занавеской, которая вход в ту комнатенку прикрывает, и вышел наружу. А где-то через час – шум, гам, стрельба. Бросились в трактир, а там Анфиса бушует. Стрельбу открыла по зеркалам. Руки и морду себе всю расцарапала стеклом. – Он угрюмо посмотрел на Алексея. – Вас все поминала. Мол, теперь жить не будет, коли вы погибли.
– Егор Лукич, не болтай чепухи! – прервал его Алексей. – Говори по делу.
– А это что ж, не дело? – поинтересовался урядник, но, поняв, что Алексей сердится, продолжал докладывать дальше. – Оне тык-мык туда, сюда, а китайца и след простыл. Оба лоботряса Христом-богом клянутся, что глаз не спускали ни с окон, ни с крыльца! Но он все же ушел. Как, каким образом – неизвестно. Я в трактире все углы обшарил, тайных ходов не обнаружил.
– Наверняка переоделся, – подал голос Михаил. – Филеры ваши караулили его в далембе, а он ее скинул и какой-нибудь сюртук или армяк натянул. В этом весь и трюк, любезный Егор Лукич.
– Возможно, ты прав, – посмотрел на него задумчиво Алексей. – Но меня тревожит, не узнал ли он каким-то образом о моем появлении и не сбежал ли вовсе из Тесинска? – И посмотрел на Егора. – Что с Анфисой?
– В больницу устроил. Доктор ее микстурой напоил и сказал, что она теперь до утра спать будет. Раны на руках перевязали, а на лице, говорит, и так зарастет.
– Ну все легче, хотя бы сегодня ее не видеть! – усмехнулся Михаил. – А насчет Степки не беспокойтесь, я велю лакеям сообщить, как только он появится. Конечно, если он совсем из города не скрылся.
– То-то и оно! – вздохнул Алексей и обратился к Егору, который, понурив голову, опустился на стул: – Ты сказал Анфисе, что я жив?
– Пришлось сказать! – Егор виновато посмотрел на него. – Только это ее и успокоило. Заплакала, револьвер мне отдала, а потом без памяти свалилась. Я ее на руках до больницы нес, благо, что это рядом со «Снами».
– Ладно, дождемся Ивана, – вздохнул Алексей, – и будем решать, как нам дальше поступить. – И оглянулся на глухой стук открывшейся оконной рамы.
Легкий на помине Вавилов сидел на подоконнике, свесив в комнату грязные ноги. Он окинул всех несомненно торжествующим взглядом и спрыгнул на пол. И, хлопнув в ладоши, прошелся ими по коленям и бедрам и выдал пятками лихого трепака. Потом с размаху приземлился в кресло.
– Эх, сейчас бы помыться, переодеться да стопку водки с устатку под х-а-а-роший балычок! – произнес он мечтательно, закатив глаза под потолок.
– Иван, прекрати кривляться! – взмолился Алексей. – Говори уже, не томи душу!
– Всему свое время, господа! Всему свое время! – потер он ладони. – Пока ничего не могу сказать, думаю, события скоро сами развернутся и покажут, что агент Вавилов не зря ноги бил по местным камням да кочкам. – И спросил Михаила: – Федька вернулся?
– Сейчас велю узнать! Но вряд ли, иначе бы уже примчался сюда, сукин сын, – ответил тот.
– Прикажите, как только он войдет в дом, чтобы незамедлительно явился к вам. И пусть проследят, чтобы он ни с кем в это время не общался, а валил напрямки. Дескать, вы сердиты на него за долгое отсутствие.
– Да уж найду, что сказать, – улыбнулся Михаил и поинтересовался: – Действительно что-то серьезное узнали или баловство какое?
– А об этом позже будем судить, когда дело до конца провернем. Только на баловство это никоим образом не тянет. А пока сделайте все, как я прошу! – Иван встал с кресла. – Ну а теперь я хочу привести себя в порядок, пока Федька не явился. То-то удивится он, если увидит меня в подобном наряде. Он же, болезный, меня час назад в кабаке пивом угощал и на горькую свою судьбину жаловался.
– Выходит, Драпов тебя не заподозрил? – уточнил Алексей.
– Я ж старался! – ухмыльнулся Вавилов. – Но пьяные откровения весьма любопытно слушать. Чего только не узнаешь для наших дел полезного! – Он пристально посмотрел на Михаила. – Как только Федька появится, поступим следующим образом. В наказание, что он прошлялся весь день незнамо где, заставьте его, Михаил Корнеевич, прислуживать гостям. И будьте с ним построже, высказывайте недовольство.
– Хорошо, это мы умеем! – согласился Михаил, не уточняя, зачем все это понадобилось. Видно, уже привык и почти безропотно сносил те обстоятельства, что на его вопросы отвечают лишь тогда, когда сочтут нужным.
– Ну и лады, – довольно усмехнулся Вавилов и потер ладони. – А теперь, Михаил Корнеич, велите меня проводить умыться и переодеться. И можно накрывать на стол, а то я что-то жутко проголодался!
Глава 41
– О! Вы уже приготовили мне стопочку. – Федор Драпов, развязно улыбаясь и потирая руки, прошествовал через всю гостиную к накрытому столу и потянулся к одной из рюмок, стоящих на небольшом приставном столике для дополнительных приборов.
– Нет, это не про твою честь! – Михаил достаточно неучтиво вырвал ее из рук приятеля. – Хочешь выпить – обслужи себя сам!
– Мишенька, – улыбнулся Федор заискивающе, – ты зол на меня по какой-то причине?
– А ты как думал? У меня сегодня пропасть дел из-за тебя сорвалась! Скажи на милость, где тебя черти носили?
Федор неопределенно пожал плечами:
– Да я как-то... Особо нигде...
– Все понятно! По кабакам да срамным девкам шлындал! Что ж, – Михаил смерил его негодующим взглядом, – в наказание произвожу тебя в официанты. Забудь про Михаила Корнеича! Теперь я для тебя «ваше степенство», и попробуй только оговорись или что противу желания гостей сделай, ты мою руку знаешь, за все свои грехи ответишь сполна!
– Слушаюсь, ваше степенство! – склонился в поклоне Федор и угодливо заглянул Михаилу в глаза: – Чего изволите-с?
– А изволю я, чтобы ты примерно моих гостей обслужил и на глаза мне как можно реже попадался. Сегодня мне твоя рожа, Федька, не по нутру! – произнес высокомерно Михаил, поигрывая своей тростью, и повысил голос: – И попробуй только учинить какую каверзу или кого-то из моих гостей недостойным словом помянуть, завтра же твоей ноги в моем доме не будет! Пшел вон! – прикрикнул он сердито. – Твое место в углу возле бутылок!
Федька быстро ретировался в сторону столика, уставленного бутылями с водкой и вином, и принялся о чем-то шептаться с лакеем, обслуживающим стол до этого. Тот вышел за дверь и вернулся с фартуком официанта, который Федька тут же натянул на себя, и засуетился возле бутылок.
Алексей отметил все это краем глаза, до сих пор не понимая, с какой целью Иван затеял этот спектакль. А тот, похоже, и не собирался вводить его в курс дела. Отмывшись от тесинской грязи, он опять смотрелся чуть ли не столичным франтом и, к всеобщему удивлению, полностью завладел вниманием Марфы. Целовал ей ручки, обмахивал ее же веером, приносил сельтерскую воду и говорил, шутил и улыбался почти беспрестанно, прерываясь лишь на то, чтобы сделать глоток шампанского или произнести очередной тост за хозяев или за прекрасных дам, которые стали истинным украшением вечера.
Прекрасные дамы – Маша и Марфа – раскраснелись от всеобщего внимания и цветистых комплиментов и вели себя весело и непринужденно. Марфа к тому же поразила всех несказанно, явившись к ужину в нарядном платье темно-малинового бархата, отделанного черными блондами. Ее густые темные волосы были уложены в высокую прическу, длинную шею охватывало ожерелье из крупных гранатов. Она и вправду была поразительно красива. Гранаты словно подсвечивали ее нежно-матовую кожу, а большие карие глаза в свете люстр казались еще больше и загадочнее.
