– Не надо... – бессвязно лопочет Герхальм, сползая в снег.
– Встань! – приказывает Доррин.
Батрак в ужаса пятится.
Фриза сидит на крылечке, дожевывая корочку хлеба. Юноша поворачивается к ее перепуганной, осевшей на колени матери.
– Я не знала... – в ужасе шепчет та. – Я не хотела...
– С ним ничего страшного не случилось, – говорит Доррин, уже успокаиваясь. – Просто он больше не будет тебя бить. Пальцем не тронет. Мухи не обидит!
– Я не знала... – твердит молодая мать, не глядя на Доррина. Тот садится в седло.
– До свиданья, лошадка, – весело кричит Фриза.
К возвращению юноши в дом Риллы хворые уже разошлись.
– Тьма! – восклицает целительница, завидев его. – Что ты там учудил? Наложил на Герхальма проклятие?
– Я вообще не могу никого проклясть! Уж ты-то это знаешь... – отвечает юноша с натянутым смешком. – Просто связал его гармонией. Теперь он не сможет никого избивать.
– В наши дни для мужчины это ужасное проклятие, – усмехается Рилла. – А что ты станешь делать, когда он от них уйдет?
– А ты думаешь, он уйдет?
– Ну, не на следующей восьмидневке, но к концу лета непременно, – отвечает старая целительница, откидываясь на спинку стула и отпивая травяного чаю.
– Не знаю, – вздыхает Доррин. – Лучше уж я подумаю о разведении растений и строительстве собственного домика. Если, конечно, у тебя все будет нормально.
– За меня не беспокойся. Никто не тронет старую целительницу, у которой под боком живет Черный Мастер.
– Я не Черный Мастер.
– Может, пока и нет, но это дело ближайшего будущего, – говорит она, отпивая глоток из щербатой кружки. – Ну а сейчас тебе, наверное, пора возвращаться к старому Яррлу.
– Наверное, – рассеянно отвечает юноша.
– А... ты, небось, все думаешь о своей путешествующей подружке? – проницательно улыбается Рилла. Ее морщинистое лицо озаряет свет.
Доррин лишь качает головой – читает она его мысли, что ли?
Копыта Меривен скользят по тающему льду и снегу. На следующую зиму непременно нужно будет сделать подковы с шипами.
В сарае Рейса ворошит солому.
– Ты сегодня припозднился.
– Помогал одной девочке. Ее бил отец, – коротко поясняет он, вынимая посох из держателя и ставя в угол.
– Многого ли добьешься такой помощью? Ее изобьют снова. Такие люди, как ее отец, никогда не меняются.
– Нет уж, – спокойно говорит Доррин. – Больше он ее пальцем не тронет.
– Ты... ты часом не пустил в ход свой посох?
– Нет. Я обошелся с ним более сурово, – Рейса отступает на шаг, и Доррин осознает, что в его глазах стоит тьма. – Связал его заклятием, так что он не сможет поднять руку ни на мать, ни на дочь.
– Тьма... с тобой бывает страшно иметь дело.
– Порой я и сам себя пугаюсь, – соглашается Доррин, расстегивая подпругу и аккуратно укладывая на полку седло и недоуздок. Потом он берет щетку и начинает чистить кобылу. Рейса молча наблюдает за ним. В дальнем углу позвякивает цепочкой Зилда.
– Почему ты ее отпустил? – спрашивает Рейса, когда он заканчивает. – Я говорю о Лидрал.
– Потому, что ей нужно было ехать. Потому, что я не могу удерживать ее, если она рвется в дорогу. Потому, что я сам не могу разобраться в себе.
– Уж больно ты молод, – хмуро роняет Рейса. – А молодые не хотят учиться на чужих ошибках, предпочитая совершать собственные. Они никого не желают слушать, а когда понимают, что были неправы, молодость уже проходит.
– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спрашивает юноша.
– Только то, Доррин, что жизнь коротка. Очень коротка, – женщина поднимает свою искалеченную руку. – Раньше я думала, что могу одолеть на мечах кого угодно. Кажется, это было еще вчера. Двадцать лет пролетели как один миг. Я не жалуюсь – по большей части то были хорошие годы... Но случалось всякое.
Доррин закрывает дверцу стойла и кладет щетку на место.
– Белые Чародеи наступают. Надеюсь, тебе еще удастся с ней встретиться, и тогда – послушай меня! – не отпускай ее.
