– Ты хочешь, чтобы я посмотрел, что можно сделать?
– Нет, я послала за тобой, чтобы дать тебе возможность полюбоваться этим зрелищем! – раздраженно отвечает Рилла.
Доррин бочком протискивается в дверь и подходит к кровати.
– ...Брид... ты?
– Это я, Доррин. Я хочу помочь.
Легонько коснувшись пальцами напряженного живота, он дожидается очередных схваток.
– Доррин... больно... хуже, чем в Клете... Тьма, как больно!
Понимая, что Рилла права, он утирает лоб рукавом, жалея о том, что рядом нет его матушки. Но сожалениями делу не поможешь: ему приходится сосредоточиться на ребенке и попытке расширить канал, которым должен пройти плод.
Лидрал выходит в коридор, а Доррин неуклюже вытирает лоб о плечо: руки его на животе роженицы, все мысли – только о том, как помочь младенцу увидеть свет.
– Тужься! Тужься! – повелевает сама себе Кадара, стоны то и дело срываются с ее пересохших губ. Ее мокрые рыжие волосы облепили голову, словно боевой шлем.
– Ты справишься! – настойчиво твердит Рилла. – Тужься! Еще!.. Давай!
– Больно... Брид!.. О, Тьма, как больно!
Стон Кадары сливается с надсадным хрипом. Лидрал в дверях закусывает губу.
– Выходит... уже выходит! Тужься!
Доррин борется с тошнотой, подступившей к горлу, когда вместе с головкой младенца выходит темная кровь, но тут же спохватывается. Кадара слабеет – хаос может овладеть ею, затянуть в смертельную глубину.
А вот ребенок – Рилла видит это, еще не распутав пуповину, – родился крупным и здоровым.
– Ага... – приговаривает целительница, глядя то на малыша, то на Доррина. – Экий крепыш у нас... молодчина, Кадара. Ну-ка, потужься еще... давай!
Напрягшись, Кадара со стоном извергает послед.
– Рилла, не жалей звездочника. Мерга вскипятила воду, и я велел ей как следует растереть зелье.
– Снадобье жгучее... но заживляет отменно.
– Надо обмывать настоем каждый день, пока не поправится.
Старая целительница кивает.
Доррин отступает от постели, но перед этим касается лба молодой матери.
– Тебе надо отдохнуть...
– Ты... за Брида... спасибо! – шепчет измученная Кадара. Веки ее опускаются, но она противится этому, глядя во все глаза на красновато-фиолетового младенца.
– Какой красивый...
Лидрал, стоя у порога, улыбается.
Когда сон все-таки одолевает Кадару, Доррин касается ее руки, подкрепляя изнуренное тело силой гармонии.
– С ней теперь все будет в порядке, – заверяет его Рилла. – Можешь отправляться на свой корабль.
Доррин с облегчением направляется к выходу.
– Тьма с тобой... – шепчет Кадара.
Юноша оборачивается, но роженица уже спит. Бок о бок с Лидрал они выходит на крыльцо. Внизу, в гавани, виден «Черный Молот». Пары уже разведены, и в ясное зимнее небо поднимается струйка дыма.
– Спасибо! – говорит Лидрал, взяв его за руку.
– За что?
– За то, что ты умеешь ждать. За то, что ставишь жизнь выше разрушения. За то, что ты – это ты.
Она обнимает его, и их губы сливаются в поцелуе.
– И за последнюю ночь.
Глаза ее все еще красны.
– Тебе тревожно?
Лидрал кивает.
– Кадара права, у нас нет в запасе вечности. Лерс...
– Лерс?
– Лерс – так Брид просил назвать малыша. А ты не знал? Лерс – все, что осталось у нее от человека, которого она так любила.
