щекам. Студент пришел в себя.
- Ну, вы меня и напугали, - пробормотала Елизавета Петровна и попыталась улыбнуться.
- Уберите от меня руки, - брезгливо отстранился Юрий.
Елизавета Петровна вздрогнула, как от пощечины, и подчинилась. Юра сам встал, тяжело опустился на табурет. Лицо его дергалось и кривилось, он с трудом сдерживался. Елизавета Петровна нервно повела печами, достала из портсигара папиросу, хотела закурить, но оглянулась на подследственного.
- Курите уж, фарисейка, - огрызнулся он, но голос его сорвался, и закончил он почти со всхлипом: - Давайте ваши протоколы и...
Он заплакал. Елизавета Петровна отошла к окну и отвернулась. У нее нестерпимо заболела голова и на душе было так мерзко, словно и не было этого блестяще проведенного допроса и все ее старания пошли насмарку. Зверски захотелось напиться.
'Отставить сантименты, - приказала она себе, прикуривая новую папиросу от предыдущей. - Что произошло? Ты его расколола. Законными способами. Он виноват? Да. Так из-за чего разводим психологию, товарищ Громова? Заканчивай дело и ступай домой. Ты просто устала'.
Юля дописала протокол, покосилась на Громову и сама подала его подследственному. Елизавета Петровна подошла к столу и нажала кнопку вызова конвоиров.
* * *
Вечерело. Проникающий из окон свет был еще не стал густо-медным, но уже не столь бесстыдно ярким. Марк Исаевич хрустнул пальцами, закурил и спросил устало:
- И долго ты еще будешь молчать?
Сидевший на жестяной табуретке еврей лет сорока поднял на следователя угольно-черные, скорбные глаза и спокойно произнес:
- Я уже сказал вам правду. Она вам не понравилась. Тогда я дал вам свои объяснения - они вас тоже не устроили.
Марк Исаевич было дернулся, чтобы вскочить, но вспомнил, что на его подследственного угрожающие жесты не производили не малейшего впечатления.
- Симонович, то, что вы написали - бред сивой кобылы. Я этой ахинеи к делу не подошью. Дайте честные показания.
- Те, что вы мне подсовываете, гражданин следователь? Так с точки зрения профессионального инженера это тоже ахинея, только очень правдоподобно составленная. А моя ахинея была неправдоподобной. Но она мне больше нравится. Я не понимаю, о чем мы спорим: ведь вам надо меня посадить. Так какая разница, по какому из двух поклепов я сяду?
Марк Исаевич перекатил желваки на скулах и сказал со зловещим спокойствием:
- Знал бы ты, Юдка, как хочется мне выбить мозги из твоей еврейской башки!
- Жидовской, - улыбнулся подследственный. - Вы имеете право говорить 'жидовской'.
Марк Исаевич задохнулся от ярости, а Симонович продолжил:
- Ведь вы сами уже давно потеряли право называться евреем.
- Я тебя убью! - выдохнул Марк Исаевич.
- Мы уже давно выяснили, что я этого не боюсь. А вы - не имеете права меня убить здесь. Только опосредованно - через приговор и Соловки. Так что мы вернулись к исходной точке. Я не подпишу вашего сочинения, гражданин следователь. Делайте со мной что хотите.
'Ничего. Я тебя Лизке передам. Завтра же, - подумал Марк Исаевич. - От этого ангела-хранителя ты не уйдешь...'
Он потер виски и сказал:
- Ну и черт с тобой. Ты у меня еще попляшешь. - Нажал на кнопку звонка.- Уведите.
Аккуратно разложил папки, приготовил их к просмотру. В дверь постучали, и вошла Елизавета Петровна, уже с портфелем и в фуражке. Марк отметил про себя, что выглядит она измотанной и чем-то сильно расстроена. Сперва было решил, что Семенов не заговорил, и спросил обеспокоенно:
- Расколола?
- Да.
Марк облегченно улыбнулся:
- Молодец! Садись. Я устал и страшно хочу есть. Составь мне компанию.
Громова сразу напряглась.
- Марк Исаевич, я тоже устала и нездорова. Если можно, то поговорим о деле и я пойду домой.
- Нельзя, - вздохнул Марк Исаевич. - Разговор долгий. Так что садись, лучше на диван.
Он подошел к шкафу, достал оттуда сверток, поискал, куда бы его пристроить. Прихватил по пути венский стул, придвинул его к дивану.
- Назначим его врид* стола.
Елизавета Петровна подчинилась.
- Ты докладывай, я слушаю.
- Он признал наличие организации, разъяснил идеологическую платформу...
- И как?
- Убежденные противники советской власти, но террором тут и не пахнет, только критика идеологии, - сухо доложила Елизавета Петровна.
- Мельчает анархист, - весело прокомментировал Марк Исаевич, доставая из глубин добротного шкафа в стиле модерн початую бутылку коньяка и два стаканчика. Оглянулся на дверь, легко подошел к ней, щелкнул ключом в замке, заговорщицки улыбаясь, пояснил:
- Нет меня. Устал.
- Фамилии назвал две: рыцарь Даниэль, это студент МГУ Данила Яковлев, и некая Ирина Владимировна Покровская, пианистка, дочь архитектора, продолжила Громова. Свойский тон начальника ей не нравился.
- Дама сердца? - спросил Марк.
- Нет. 'Дама' - давно уже наш информатор. Она его и сдала. Он, правда, об этом не знает. А тот, который мне знакомым показался, - известный анархист Солонович Александр... или Алексей? - Громова потерла лоб, сняла фуражку, положила ее на валик дивана, виновато улыбнулась. - Забыла, но не суть важно - его уже арестовывали в начале двадцатых. Преподаватель МВТУ. Он его не назвал, но по агентурным данным...
- Ничего, расколется. Проработай завтра со Звягиным второй допрос. И помягче с Ваней, не пугай парня. Он понятливый, ему предыдущего твоего разноса хватило.
Марк Исаевич неслышно опустился рядом с ней на диван. Елизавета Петровна слегка отодвинулась, давая ему место, и потупилась.
- По-хорошему, лучше Покровскую взять. похоже, я там с этим Юрой напортила. Вряд ли он что-то еще скажет.
- Он и так достаточно сказал, это раз. Во-вторых, пусть теперь они сами возятся, - усмехнутся Штоклянд, разливая коньяк. - Дело начато, а там... Угощайся, чего ждешь? Научилась у своих контриков модничать, а?
Она молча взяла стаканчик и залпом, не морщась, вопреки женскому обыкновению, выпила его. Марк Исаевич внимательно посмотрел на нее и спросил:
- Лизка, сознавайся честно, опять пить начала?
- Пока нет, - грустно улыбнулась она.
- Смотри, держись, Лизавета. Я с тобой церемониться не стану, серьезно сказал Марк и пододвинул к ней сверток с бутербродами. - Ешь давай. Нервишки у тебя, я скажу. Лечиться надо, Лиза. Похлопотать в профкоме?
Она жевала бутерброд и ничего не ответила. Марк смотрел на нее. Выражение лица, поза, движения - все как бы говорило: 'Я устала как собака!' 'Начинается. И правда ведь вскоре запьет. Я ее не первый год знаю, - подумал Марк Исаевич не без сочувствия. - Не будь меня - давно бы уже опустилась вконец'. Он взял пару бутербродов, оторвал угол газеты, аккуратно завернул и по-хозяйски сунул ей в портфель.
- Марк! - запротестовала она.
- Что 'Марк'? - огрызнулся он. - А то я тебя не знаю. Дома небось жрать нечего. Или боишься, что слухи пойдут? Старый чекист Громова спуталась с бывшим мужем? Брось, меня к тебе даже моя жена не ревнует.
