Отказать ей Марк не смог, невольно пригладил ее растрепавшиеся волосы и сказал:
- Все-таки надо тебе подлечиться. Я похлопочу в профкоме, Лиз. Съездишь в санаторий.
Она нервно хихикнула. Штоклянд всегда был скуповат на ласку и нежные слова, считая, что дополнительный паек ценнее и нужнее. Когда Лиза была его женой - он вел себя так же. Наверное, просто не умел выражать свою любовь иначе. Ей захотелось по старой памяти уткнуться в его плечо.
- Ничто тебя не может изменить, - подумала она и не сразу поняла, что произнесла эти слова вслух.
И испугалась: сейчас-то она была ему чужая женщина, и ей не полагалось ни бутербродов, ни внеочередных путевок, ни неуклюжих попыток ее утешить, ни иных проявлений его любви. И ему вовсе не нужно было знать о ее воспоминаниях и мыслях. Наверное, не стоило в сегодняшнем настроении выпивать с ним и ворошить прошлое. Такой поворот событий ей совсем не нравился. Заторопилась, хотела было встать.
- Я пойду...
- Дура ты, - сказал он, положив ей руку на колено.
Она поспешно отодвинулась.
- Какая есть! - опустила голову, отвернулась, щеки у нее горели. Поздно уже.
- Хочешь еще коньяку? - предложил он.
- Нет, я и так уже пьяная. Правда, пора идти.
Поспешно поднялась, схватила фуражку.
- Тебя ждет, что ли, кто? - с деланной ревностью в голосе спросил Марк, но задерживать не стал.
- Тебя-то ждут.
- Ну и подождут, им не привыкать, - отмахнулся Марк.
Елизавета Петровна поправила гимнастерку и подняла руки, приглаживая растрепанную стрижку. В закатном свете она казалась еще тоньше, чем была, каштановые волосы горели в лучах солнца огнем. Такой красивой и беззащитной следователя Громову на Лубянке знал только Марк.
Он встал, подошел к ней, протянул зажигалку:
- А это ты мне решила оставить?
- Ой, спасибо, - благодарно улыбнулась она и, схватив гильзу, сунула ее в карман юбки.
Марк Исаевич неожиданно сгреб ее в объятия, притиснул к себе. Лиза взвизгнула и расхохоталась.
- Ты что, с ума сошел?
- А визжишь ты как девять лет назад, - рассмеялся Марк и ущипнул ее сквозь юбку.
- Отставить жеребятину! - весело скомандовала она и шлепнула его ладошкой в грудь. Глаза ее задорно сверкнули. 'Вот те и старый чекист!' - не без удивления подумал Марк.
От нее пахло коньяком и дорогим табаком его папирос. И еще едва-едва - потом. Этот запах в свое время казался ему самым лучшим и желанным. И ее тело под гимнастеркой было таким же сильным и гибким, как тогда. У Марка застучала кровь в висках.
- Колись, Лизка, а ведь ты меня до сих пор любишь? - шутливо прорычал он.
Она опять расхохоталась и ответила с игривой строгостью:
- Много вы о себе воображаете, товарищ Штоклянд.
В ее глазах запрыгали озорные чертики, задразнились. 'А ведь она не против!' - подумал Марк.
- Я тебе не товарищ Штоклянд, а гражданин следователь, - сжимая ее в своих сильных, крепких руках, заявил он деланным, 'страшным' голосом. Марк сам не знал, почему так сказал, но она так искренне расхохоталась, что игра окончательно захватила его.
Лиза прогнулась, как бы отстраняясь, но животом прижалась к нему. Марка обдало жаром, он притиснул ее еще сильнее. Она вроде бы активно отбивалась и все плотнее прижималась к нему, раздразнивая. Не чувствовать, что с ним творится, Лиза не могла. Но в глазах ее Марк не видел ни страха, ни возмущения. Только отчаянное, бесшабашное веселье. Согласие, полное согласие.
- Я отрицаю ваше обвинение! - шептала она.
- Вы обличены показаниями двух свидетелей, - оттесняя ее к дивану, прорычал Марк.
Лиза сопротивлялась - ровно настолько, чтобы еще больше распалить его. Он уже плохо соображал, что делает.
- Свидетели лгут! - дразнились чертики в ее глазах.
- Запираться бесполезно, вы только усугубляете этим свою вину. Вы не хотите разоблачиться перед партией, - шептал он, нашаривая непослушными пальцами крючки ее юбки. - Лизка! Майн либе кецеле!..*
- Не ожидал!.. - Марк Исаевич сел на диване. Сердце его все еще бешено колотилось, мысли туманила сладкая дурь.
Лиза уже торопливо приводила себя в порядок. Наконец отозвалась, едва переводя дыхание, попыталась нагло улыбнуться, но губы ее дрожали, и взгляд был напряженным, затравленным.
- Вы о чем?
И в страсти, с которой она отдавалась, и в неумелой наглости ее ответа было столько беззащитности, что Марку опять стало жаль ее. 'Изголодалась. Сама не ждала от себя такой прыти. Надо же, какой у нее испуганный взгляд. Боится, что теперь я ее прогоню от себя. Успокоить дуреху надо. Любопытно, почему бабы всегда так серьезно к этому относятся?' - подумал он.
- О следствии. Я очень доволен... - сделав короткую, многозначительную паузу, Марк закончил: - Что вам удалось так быстро расколоть этого студента.
Лиза поняла правильно, облегченно перевела дыхание, закивала. Весь ее вид как бы говорил: 'Да-да, конечно, ничего не было...' Какое уж 'ничего не было'! Ее всю трясло.
- Что ты так разволновалась, Лиза? Выпей коньяку, - улыбнулся Марк.
Она послушно села на диван. Взяла стакан, выпила маленькими глотками.
- Можно... папироску?
- Угощайтесь, товарищ, - протянул он ей жестом записного кавалера портсигар.
Елизавета Петровна закурила. Марк не торопясь привел себя в порядок, сел рядом, взял ее за руку и так и сидел, ожидая, пока она не совладает с собой. Потом ободряюще пожал ей руку и сказал обыденным тоном доброжелательного начальника:
- Ступайте, Лизавета Петровна. Спокойной ночи.
- До свидания, - отозвалась она сухо, только едва заметно улыбнулась не без облегчения.
* * *
Елизавета Петровна торопливым шагом вышла из здания, деловито прошагала по улице Дзержинского, свернула в Варсонофьевский переулок, проскочила мимо дома, где жило начальство, и резко замедлила шаг. Уже совсем стемнело, зажглись фонари, в окнах домов горел свет. Дневная, выматывающая жара отступила. Елизавета Петровна расстегнула ворот гимнастерки, с наслаждением подставила разгоряченное лицо ночной прохладе. Перехватила портфель поудобнее. Домой ей не хотелось - соседи по коммуналке, может, еще не все угомонились. И ей казалось, что они сразу поймут, что произошло. Надо было успокоиться, но кровь упрямо отстукивала в висках ритм фокстрота, и голова приятно кружилась.
А ночь была такая красивая! В лунных лучах дома казались нарядными, в темно-синем небе зажигались звезды... И сейчас Елизавету Петровну никто не видел, она была одна в переулке. Лиза улыбнулась и пошла уже совсем другим шагом - неторопливым, беззаботным, слегка покачивая бедрами в такт только ей слышной мелодии. Она не спеша брела между старых, по-провинциальному милых маленьких домов и церквушек на узких улочках в самом центре Москвы и удивлялась: как она могла прожить здесь без малого десять лет и ни разу не додуматься побродить, никуда не торопясь, по этим славным переулкам? Полюбоваться звездами на темно-синем небе, фонарями сквозь прищуренные ресницы - когда от них бегут золотые дорожки, дробящиеся на концах радугой. Нарочно сворачивать в каждый переулок между улицей Дзержинского и Рождественкой - растягивая путь до своего Нижне-Кисельного. А по прямой минут пять ходу, не больше!
За все время прогулки ей встретился только один человек, какой-то подгулявший прохожий. Он развязно пошел было ей навстречу, но, увидев синюю фуражку с темно-красным околышем, запнулся и проскочил мимо, всем видом демонстрируя свою благонамеренность. Так проходят мимо большой собаки подчеркнуто спокойно, но внутренне сжимаясь, опасаясь укуса.
Елизавета Петровна дошла до своего дома уже далеко за полночь. Свет во всех окнах уже погасили - только над входом горела слабая лампочка. На ступеньках у дома лежала большая бездомная дворняга и,
