ним по-разному. Психикам оно доступнее. Они живут чувствами и отношением к людям. Их мышление не привязано к земле, они думают не только о своем благе. Гилика труднее оторвать от земного и заставить подумать о непрактичном разуме. Вы понимаете?
Она кивнула - совсем как старательная школьница, но Юра успел уловить совсем детский страх в ее глазах. Видимо, не все было так уж ясно, но она боялась, что он перестанет объяснять.
- Ну как вам объяснить? Ну вот я - психик, а Звягин - гилик.
- А я? - заметно повеселела она.
- Думаю, психик... - ответ звучал не совсем уверенно. - Я вас плохо знаю, но...
- А Махно? - боясь упустить ставшую было понятной мысль, спросила она.
- Гилик, - убежденно сказал он. - Борьба за власть - цель его жизни. Цель гилика.
- А Троцкий?
- Тоже.
- А товарищ Ленин? - спросила она не без любопытства.
- Не сочтете это контрреволюцией? Тоже.
- Но ведь он думал не о себе, а о народе! - произнесла она, с сомнением качая головой.
- Такого рода альтруизм...
- ?
- Ну, забота о других, не только о себе, присущ и гиликам. Но - он собрал партию, он поставил цель, и он привел своих сторонников к этой цели. Пневматик не будет вести за собой. Он будет ждать, когда ищущие знания придут к нему. Он никогда не встанет во главе толпы. Или масс - если вам так больше нравится. Что мне в марксизме не нравится - это то, что он философия толпы.
- Разве это плохо - добиться свободы самим, в борьбе? - спросила следователь.
- Так ведь знание не дается революцией, оно обретается. Это долгий процесс. А борьба, революция, это неверный путь. Насилие рождает насилие. Разрушение. Когда люди голодны - им не до возвышенного. И пневматики гибнут первыми - они не умеют переступать через кровь.
- А... - разочарованно произнесла она. - Терпение, смирение - старая религиозная агитация. Сыты мы боженькой и поповскими уговорами по горло! Вам не понять, что значит обрести свободу в борьбе, это пережить надо!
Юрий вспыхнул, перебил:
- Обрести свободу ценой насилия! Во время этой борьбы гибли лучшие! Насилие опьяняет. Вы ведь даже не замечаете, как гибнете! Вот вы, Елизавета Петровна! Вы же не можете жить без крови! И еще - вы боитесь, а страх и счастье - несовместимы.
- Да что вы понимаете!
Она опять закурила - и замолчала. Только голубые глаза лихорадочно блестели. И Юре показалось, что она не так уж уверена в своей правоте.
- Или вы потому уйти отсюда не хотите, что во время войны распробовали вкус крови? Потому что вы не знаете, как сможете жить иначе? Молчите?
Она действительно не перебивала, только нервно затягивалась, выпуская дым вниз, в сторону.
- Скажите, разве я не прав? Прав, вы и сами это чувствуете. Только в просвещении души путь к счастью и спасению людей. Пусть он будет медленный. Толпы противны Духу. А просвещение враждебно гиликам, рвущимся к власти. Потому что просвещенными людьми невозможно командовать.
- Ну да, 'государство напоминает атлантам' - так в ваших легендах о законах сказано? - печально засмеялась она. И продолжила резко и убежденно: - Если жить по-вашему, общество, государство - рухнет. Нельзя государству без насилия-то! Разве бы мы победили, без крови-то? Черта с два! Утопили бы нас белые в крови! Выбора не было и нет!!! Так вот!
- Ведь сами с собой не согласны! - горячо воскликнул Юрий. - Я же вижу, вам тяжело здесь!
- Какая разница? Да, мне часто трудно, - отмахнулась она. - Но долг есть долг, дело, которое свершается в стране, выше любой человеческой жизни.
- Но ваш путь ведет в тупик! - горячо воскликнул Юрий. - Он строится на насилии и принуждении. Может, нельзя просветить каждого рабочего! Но и опустить всех до уровня рабочей скотины сложно! А большевикам нужны массы! Для вашего 'великого перелома'.
- Для нашего 'великого перелома' нужны люди! - горячо возразила Елизавета Петровна. - Грамотные, культурные люди. Новые, свободные от пережитков старого. А вы, вместо того чтобы идти с нами, идете против нас. И я скажу почему!
- И ошибетесь! - крикнул Юрий. - Просто нам противно жить по команде! У вас инакомыслие наказуемо, а принцип ордена - давать мудрость в виде легенд, чтобы каждый мог трактовать их по-своему. У нас советов не дают, не то что команд!
- Так орден все же есть? - доверительным тоном спросила Елизавета Петровна.
Юрий задохнулся. Милая, искренняя следовательница легко и без труда поймала его. Он судорожно втянул воздух, закашлялся. Кровь отлила от головы, прошиб холодный пот. Кабинет качнулся и расплылся перед глазами.
- Да что вы? - всполошилась она. Налила воды, подала напиться.
Юрий сделал несколько глотков. Но как только он пришел в себя, она продолжила столь же твердо, как раньше:
- Так орден все-таки есть?
Он не успел сообразить, как лучше ответить. И подтвердил как сквозь сон:
- Ну есть.
- И то, что вы мне говорили, - это часть программы ордена? - она не дала ему опомниться.
- Ну, в каком-то роде.
- Вы же не будете отрицать, что ваши слова можно назвать критикой советской власти?
- Идеологии, мы не ставили целью подрыв и свержение советской власти. Я...
- Но вы вели агитацию с критикой советского строя в своем ордене. Да?
- Ну, можно так сказать, но... - он никак не мог вывернуться, вопросы были просты, и отрицать что-либо после разговора с ней было невозможно.
- Кто вовлек вас в организацию? - настойчиво продолжала она все тем же ровным, чуть ли не дружелюбным тоном.
Лицедейка проклятая, ханжа! Фарисейка! Схватила за горло - и давит, давит. И еще интересуется, что это он задыхается!.. Юра замолчал, решив больше ничего не говорить.
- Он?
Елизавета Петровна протянула ему фотографию.
- Солонович Алексей Александрович, преподаватель МВТУ? - сжимая карточку в своих тонких, костлявых пальцах с желтыми ногтями, мягко, но властно настаивала она.
Юрий заметался. Чертова баба знала больше, чем он предполагал. А до этого только играла, как кошка с мышкой. Магистр!!! Она знала и о магистре! Нет, он не выдаст его! Но... Как? Времени на принятие решения не было, кровь стучала в висках, мысли путались.
- Нет! - собрав всю волю, ответил Юра как можно тверже.
- Тогда кто?
Едва ворочая пересохшим языком, путая слова, Юра произнес:
- Я познакомился с Ириной Владимировной Покровской. Она пианистка, но сейчас - безработная... В орден она точно не входит. Она привела меня на вечеринку, там был Даня... Даниил Яковлев, мой сосед по дому, студент МГУ... Вот он мне и рассказал об ордене, легендах. Привел на посвящение... Кто нас посвящал - я не знаю. Он был в маске. Легенды слышал от него и от Дани... Мне плохо!
И он, действительно сильно побледнев, начал заваливаться набок, теряя сознание. Елизавета Петровна опять засуетилась, подала ему воды. Нажала на кнопку звонка и приказала вошедшему конвоиру:
- Валерьянки. И нашатырю.
Бережно поддержала Юру за плечи. Он мягко сполз на пол.
- Подготовь пока протоколы, Юля, - сказала Елизавета Петровна стенографистке. - Ох, какие мы нервные!
Поднесла Юрию под нос ватку с нашатырем и заботливо обтерла лицо мокрой тряпочкой, похлопала по
