Рейф вышел из положения с честью, отказавшись продолжать диспут на заданную тему.
— Через час или около того я выскользну с черного хода. Боюсь, если уйду раньше, пострадает репутация нас обоих.
Отыскав взглядом искусно сделанные шахматы старинной работы, Рейф присел за доску, расставляя фигуры. Выполненные в средневековом стиле, фигурки из красного дерева величиной дюйма в три представляли собой изображения действующих лиц королевского двора того времени и не были похожи одна на другую — мастерам даже удалось передать выражение лиц.
Рейф взял в руку белую королеву: изысканную золотоволосую леди верхом на красавице кобылице, затем перевел взгляд на Мегги. Сходство было очевидным. Вот она, королева, самая сильная из фигур.
Поставив королеву на место, он поднял черного короля с противоположной стороны доски. В его черном лице было что-то от хищной птицы. Король вытаскивал клинок из ножен. Пристально посмотрев на фигуру, Рейф подумал, нет ли у короля сходства с ним самим. Короли, главные в игре, сами обладали весьма ограниченными возможностями.
Но так ли не похожа на шахматы та игра, что вели против него белая королева и стоящий рядом белый король? Но ведь они играют на одной стороне, разве нет?
Рейф поднял белого короля. Копна светлых волос, холодное, надменное лицо… Чем-то он походил на Роберта Андерсона. Да, это знак судьбы, и знак не из самых приятных.
Поставив белого короля на место, Рейф спросил:
— Увлекаешься шахматами? Помнишь, на приеме в посольстве ты обещала меня развлечь.
Мегги грациозно встала и подошла к нему. Садясь за шахматный стол, она сказала:
— Как желаешь. Надеюсь, ты оценишь мои успехи. За двенадцать лет я слегка поднаторела в игре. Бросим монетку, кому играть белыми?
Взяв в руки белую королеву, еще раз с восхищением глядя на великолепную фигурку, Рейф передал ее Мегги.
— Держи, она может быть только твоей. Игра началась. В юности Мегги играла истово и нередко выигрывала, что все же чаще победа была на стороне Рейфа, игравшего более спокойно, но и более разумно. Сейчас класс игроков сравнялся. Мегги сохранила привычку неудержимо наступать, но при этом все же успевала оценить возможности обороны.
За час соперники не касались иных тем, кроме тех, что имели прямое отношение к ходу игры, и, когда пробило одиннадцать, Мегги удивилась тому, как быстро пролетело время.
— Рискуя показаться плохой хозяйкой, я все же прошу тебя уйти, — сказала она, — партию мы можем доиграть и завтра. Не думаю, что кто-то наблюдает за домом, но на всякий случай я провожу тебя к черному ходу. Там ты можешь проскользнуть незамеченным.
Следом за Мегги Рейф прошел сквозь анфиладу комнат, восхищаясь убранством дома. В действительности особняк не был очень большим, однако благодаря мудрой архитектуре казался просторным. Каждая деталь была к месту, во всем чувствовался изыск. Совершенно очевидно, что такой дом невозможно содержать на жалованье Уайтхолла, так что Рейф естественно задался вопросом: сколько же любовников внесли свой посильный вклад в создание такого великолепия?
У двери Мегги повернулась к нему лицом, и Рейф в очередной раз поразился, какой маленькой была эта женщина: ее макушка едва доходила Рейфу до подбородка. Мегги казалась такой юной, нежной и желанной, и что-то в ее взгляде наводило на мысль о возможной близости.
Очень давно такими же глазами на него смотрела Марго Эштон. На мгновение нарушилась связь времен, земной шар закрутился назад, настоящее рухнуло, и вернулся тот далекий год, когда он любил Марго со всей бескомпромиссной страстью юности; ему страшно захотелось зарыться лицом в эти золотистые пряди, проникнуть в самые сокровенные закоулки души, быть может, те, что таили в себе секрет ее смеха, овладеть ее таким зовущим телом.
Мгновение было горьким и болезненным, возможно, он погиб бы под обломками мира, которого больше не существовало, но, к счастью, вовремя вспомнил, что теперешняя Мегги не знает о его путешествии во времени и не имеет ничего общего с Марго. И тем не менее ему стоило огромных усилий сдержаться, чтобы не заключить Мегги-Марго в объятия. Внутренний голос подсказывал, что в его интересах потянуть время, заставить ее подождать. Она хочет его, так пусть желание станет сильнее. Если он будет торопиться, то все испортит.
Пожелав Мегги спокойной ночи, Рейф заметил, как в ее глазах мелькнула тень разочарования. Не оглядываясь, он спустился вниз, прошел через внутренний двор и свернул на маленькую узкую улицу. Возвращаться в такую рань к себе ему не хотелось, поэтому Рейф решил заглянуть в «Пале-Рояль» поиграть в карты или купить на ночь женщину, но, честно говоря, подобная перспектива его не очень увлекала. Решив прогуляться, он пошел к площади Вандом.
Как ни старался Рейф отвлечься, мысленно все время возвращался к Мегги. Даже тогда, когда ей было восемнадцать, невинной она была лишь в его воображении, так что же удивительного в том, что сейчас пополнила собой армию женщин, коллекционирующих дорогие подношения за предоставляемые утехи. Тем более что во Франции в женщинах принято ценить превыше всего красоту. Едва ли справедливо было бы назвать ее куртизанкой, просто она нашла самый практичный путь сочетать свою профессию со способом зарабатывать на жизнь.
По крайней мере Мегги не просто удовлетворяла собственные потребности. Вероятно, на подбор любовников влияло не только их состояние, но и степень полезности получаемых от них сведений. В постели с Мегги мужчина мог рассказать о чем угодно, не заботясь о том, что проболтался, и никогда не вспоминая о сказанном позже.
Восьмиугольная площадь в этот час оказалась почти пустынной. В центре ее возвышалась высокая колонна, установленная по приказу Наполеона в ознаменование победы под Аустерлицем. Колонну обвивала бронзовая спираль, отлитая из тысячи двухсот пушек, захваченных Наполеоном в этой битве. Неудивительно, почему Пруссия так жаждала, чтобы эту колонну снесли.
Рейф криво усмехнулся: нелегко думать о политике, когда изнемогаешь от похоти. Придется признаться себе хоть в том, что он готов сделать Мегги своей любовницей. Пусть ему доводилось делить ложе с женщинами более красивыми, но ни одна так не задевала его за живое.
Что бы она там ни говорила, Рейф знал, что Мегги к нему неравнодушна, и сегодняшний вечер у нее в гостях дал тому подтверждение. Пора было забыть об их прошлом и относиться друг к другу так, будто они встретились только сейчас, отбросив взаимные упреки.
Вместо того чтобы вступать с ней в единоборство, он сделает ей честное предложение. Может быть, она не подпускает его к себе близко еще и потому, что не хочет лишаться доходов.
Ну что же, он человек разумный и понимает, что Мегги должна себя обеспечивать, и если до сих пор никогда не платил любовницам, для Мегги готов сделать исключение. Более того, готов быть великодушно-щедрым. Если она согласится вступить с ним в долговременные отношения, он бы обеспечил ей стабильное содержание, так, чтобы она могла обеспечить и свое будущее.
Итак, Рейф не колеблясь повернул назад, на бульвар Капуцинов. Несмотря на поздний час, он решил вернуться к ее дому. Может быть, она еще не спит и мучается так же, как и он.
Подходя к дому бывшей невесты, Рейф заметил одинокую фигуру, приближающуюся с другого конца улицы. Рейф отступил в тень…
В двух шагах от него прохожий остановился и внимательно посмотрел по сторонам. Рейф буквально вжался в стену, благодаря провидение за то, что на нем был темный костюм.
Убедившись, что остался незамеченным, мужчина подошел к дому с черного хода и постучал. Дверь открыли немедленно. На пороге стояла Мегги, хорошо видимая в свете лампы, которую держала в вытянутой руке. Она успела переодеться в цветастый халат, волосы рассыпались по плечам, прямо как у белой королевы. Визитер наклонился и поцеловал Мегги, и сердце Рейфа упало: это был Роберт Андерсон, белый король собственной персоной. Тогда, на приеме, предчувствие не обмануло Рейфа — Роберт и Мегги, очевидно, были в сговоре.
Рейф взбесился, но если бы ему задали вопрос «почему?», он едва ли смог бы ответить вразумительно. Он знал, что у Мегги есть любовники, так зачем же злиться, увидев, как она принимает одного из них? Конечно же, дело не в ревности, Рейф давно перестал ревновать женщин к соперникам, с тех пор как… как ему исполнился двадцать один год, с тех пор как Марго предала его с Нортвудом.
