казалось, вытягивало из Фесса последние жилы. Однако дело двигалось – в своде появилась глубокая выбоина. Еще немного, еще чуть-чуть – и он доберется до механизма…
А скрипы и глухой рык все ближе, ближе, ближе…
Фесс работал как одержимый. Еще один удар.., еще… И до самого последнего мига, когда из-за изгиба стены начала выдвигаться черная туша и навалился обессиливающий, убивающий волю страх, Фесс верил, что ему все-таки удастся прорубить каменную преграду.
– Быстрее, Кицум, – мертвым голосом произнесла Агата, сидя на козлах рядом со старым клоуном. – Быстрее, еще быстрее!
– Куда уж скорее-то, Сеамни, и так ровно на пожар летим, – недовольно буркнул в ответ старик. – Конечно, будь моя воля – еще бы и не так поднажал, да вот только конягам не выдержать. Может, ты на них какое-нибудь заклятье наложишь?
Агата только покачала головой. И этого оказалось достаточно – похоже, все в бывшем цирке господ Онфима уверовали в то, что она на редкость могучая колдунья, невесть откуда вдруг обретшая Силу. Спорить не дерзал никто. Даже Кицум, относившийся к Дану без льстивого, круто замешенного на страхе и потаенной ненависти подобострастия.
– Ну, попробуем… Эгей, н-но, залетные! – Он щелкнул а воздухе кнутом.
Агата привалилась к нему плечом, обеими руками прижимая к груди завернутый в тряпицы Деревянный Меч.
Сознание привычно поплыло, утопая в ласковом золотистом свете. «Скорее, скорее! Скорее, дорога, скорее, колеса, кони, копыта! Все, что может ускориться, – скорее! Нам нельзя мешкать. Последний отряд Дану уже покинул болотное укрывище. Я встречу их на границе Империи.., а потом мы покажем им всем, что такое ярость и гнев Дану. Мы сожжем все, не оставив даже пепла…»
Из золотого свечения медленно выплывали смутные очертания невысоких гор, в укромных долинах меж ними блестели многочисленные росчерки рек. От воды поднимался густой, плотный туман, он окутывал кроны необычных, никогда не виданных Агатой деревьев с широкими, точно у орочьих ятаганов, листьями и мохнатыми, словно медвежья шкура, стволами. Агата видела и обширные, покрытые густой травой просторы болот, где черная вода блестела, словно бесчисленные глазки выглядывающего из-под мохового одеяла любопытного великана.
А потом Дану увидела цепочку шагавших через топь воинов. Или.., о нет, не только воинов. Шли и женщины, многие несли за спинами увязанных в широкие шали детишек. Высокие, стройные, черноволосые…
Дану. Сердце Агаты едва не разорвалось от боли. Очень захотелось плакать. Деревянный Меч послушно исполнял ее самые потаенные желания – и сейчас показывал ее соотечественников, взявших в руки оружие по ее зову.
Цепочка Дану приближалась. Их было совсем немного, едва ли больше полутора сотен, считая и детей-подростков. Тем не менее все были вооружены. Доспехи были ухожены и начищены так, словно воинам предстоял царский смотр, а недолгий, изнурительный поход через враждебные земли хумансов к рубежам ненавистной Империи.
Вскоре Агата уже смогла различить лица. Ей казалось, она узнает их – из самых глубин памяти всплывали давние, еще детские, казалось бы, напрочь забытые воспоминания.
Вот гордый Седрик, один из приближенных самого короля Глеориса. За спиной – длинный лук, колчан с пучком стрел. Тонкий и длинный меч на поясе. Воин, вышедший в поход, – вот только почему у него такие странные глаза?
Яркие-яркие, без зрачков, заполненные одним только золотистым отсветом Деревянного Меча…
И сразу же отчего-то вспомнилась где-то, когда-то, может, в иной жизни виденная картина – шестеро фигур, бредущих по заваленному мертвыми телами полю, и белый огонь, что полнит их глаза. Они уже побеждены, они потеряли все, кроме жизни, но все еще надеются вернуться, еще надеются отомстить…
Они никогда не отомстят. За них это сделают другие.
И все остальные Дану в видении Агаты предстали такими же. Они шли молча, не глядя под ноги – но ни один ни разу не споткнулся. Вскинутые лица и горящие глаза. Последняя армия Дану, идущая на зов Деревянного Меча.
Агате вновь стало страшно.
«Идите ко мне, ко мне, ко мне, – едва слышно звенел откуда-то из дальней дали ее собственный голос. – Идите ко мне, я поведу вас к победе.., с нас начнется возрождение Дану… Победа Сеамни Оэктаканн!»
Золотом, золотом, золотом цветущих лесов Дану заполнялся весь мир. Леса наступали. Их корни крушили камень стен и мостовых, они подрывали фундаменты, и гордые творения хумансов обрушивались во прах. Золотом пламя трепетало на ветру, армия Леса преследовала врага, чтобы дать последний бой на покинутом Берегу Черепов, чтобы омыть свои листья в теплых волнах Внутреннего Моря, чтобы, как встарь, через весь Северный Мир, от гномьих гор до восходных эльфийских владений, тянулся один лишь великий Лес, владения Дану, только их одних…
А о хумансах чтобы выветрилась даже и сама память.
Агата все вглядывалась и вглядывалась в бредущую через болото цепочку воинов – пыталась отыскать родителей. Но – видение внезапно подернулось туманом. Из-за дальнего края горизонта, с заката, наподдала какая-то злобная тень, клубящаяся тень, предвестник горя, крови и смерти. Странно знакомая тень, пришелец из давным-давно забытого прошлого, старый враг; ненавистник, черная тварь, взращенная в проклятых подземельях, сколько раз покушавшаяся на охраняемые Иммельсторном леса!..
Но откуда, откуда она могла взяться, как снова выползла под светлое небо, чьи злые руки извлекли ее, проклятую, из небытия?.. Ответов Агата не знала, да и не нуждалась в них. Значит, кроме хумансов, придется схватиться еще и с этим, давнишним врагом.., придется, но только не сразу. Потому что сейчас и у злейшего в прошлом врага цель – отнюдь не остатки народа Дану. Подгорное Племя тоже поднялось воевать с людьми. Пусть их. Потом у нас будет миг, когда сведутся все счеты. Потом, не сейчас. Потому что мы не останемся в стороне, пока другие поражают хумансов.
Но путь еще так долог! Столько бессчетных лиг тяжелой дороги впереди! Месяц, а то и больше пройдет, прежде чем те полторы сотни последних бойцов-Дану подойдут к имперским границам. А надо спешить – потому что сила растет не только на западе. Деревянный Меч ощущал странные ее возмущения – наверное. Радуга спохватилась, плетет сейчас какие-то заклятия… Кто не знает хумансовых волшебников, они сильны, могут в чем-то и помешать, могут и убить вышедших в поход воинов, лишенных пока еще защиты Иммельсторна… Но как, как сделать так, чтобы отряд оказался как можно скорее здесь? Среди Дану ходили слухи, что могучие чародеи прошлого умели даже управлять Временем, умели то убыстрять, то замедлять мерный бег волн в Великой Реке, то сжимая его, то растягивая; кто ведает пределы сил Деревянного Меча, вобравшего все остатки былой мощи Дану?..
Агату никто никогда не учил магии. Откройся в девочке какие-то способности – быть ей тогда Видящей, Прозревающей, пророчицей народа Дану, возвещающей о том, что будет; быть может, тогда она и сумела бы придумать, а так…
Мир вокруг отряда Дану стал внезапно и быстро меняться. Всходило солнце, неслось по небосводу обезумевшим метеором, рушилось за закатный край горизонта – и миг спустя вновь выныривало на востоке; местность вокруг отряда Дану менялась тоже на глазах, исчезли горы и речушки, исчезли болота, кругом раскинулись бурые степи; отряд двигался осторожно, но без задержек. Вот мелькнули на миг высокие валы, увенчанные частоколами, мелькнули сторожевые башни на них; потянулись леса, какие-то глухие деревеньки, которые отряд обходил стороной; в груди Агаты нарастала странная, неведомая прежде ноющая боль, словно она понимала, что поступает не правильно и не праведно, а все равно не бросала начатое. Впору было испугаться скрытой в Деревянном Мече поистине исполинской силы, ведь он, оказывается, сам умел колдовать не хуже прославленных чародеев Радуги, мог управлять бегом самого Времени – что доступно не каждому Верховному магу орденов Радуги, И все это он проделывал по первому желанию безвестной рабыни-Дану, что никогда не сумела бы сплести и самого простенького заклятия!..
– …Сеамни! Сеамни, очнись! Да очнись же! Смотри, кто нам навстречу топает! – услыхала она
