послание. Демонстративно порвав его на несколько кусков, он отдал мне обрывки. Ничего не объяснив, он снова ухмыльнулся и спросил:
— Где твой столик, Скотт?
Все это мне не нравилось, но я решил продолжить игру. Я кивком головы показал на маленький столик, он прошел к нему и плюхнулся на свободный стул. Я тоже туда прошел, он указал на мой стул.
— Садись, Скотт.
— Хватит, любезный. Что это ты затеял? Что за дурацкая игра?
— Не игра, Скотт. Ох, да сядь же на минутку. Хочу с тобой поговорить.
Я сел, все еще не в силах разобраться в этом типе. Отодвинув подальше от себя пепельницу, он уперся локтями в стол. Я обратил внимание на вздувшуюся вену у него посреди лба, выпиравшую в том месте, где у всех людей бывает гладкая кожа. Я сам сильно загорел, но этот парень был буквально коричневый. Он проводил много времени на солнце.
Подмигнув, он изрек:
— Теперь оставайся здесь.
— Что?
— Ты меня слышал.
Он все это говорил весьма любезно.
— Вам не нужно видеть Лоррейн.
— Черт возьми, кто ты такой? Я намерен с ней повидаться как только ты закончишь этот разговор.
— Заткни пасть, Скотт, и держи ее закрытой.
И это было сказано как бы мимоходом, без жара. У меня от изумления даже рот приоткрылся. Я смотрел на него секунд пять.
— Ты не можешь говорить серьезно.
— Еще как серьезно!
Надо было слышать его певучую манеру безмятежно ронять столь тяжеловесные слова.
— Она не хочет тебя видеть, Скотт. Она устала. Оставайся здесь или лучше — беги домой. Значит ты, Скотт? Я о тебе кое-что слышал. Немного. Ничего хорошего. Частный сыщик, а? Смехота. Ей богу, приятель, забавно. Да, сэр, держитесь от Лоррейн подальше. В противном случае я выколочу из тебя всю воду, а тебя излуплю до полусмерти. Возможно, даже убью, Скотт.
Он продолжал говорить в том же духе, не повышая голоса, и люди за соседними столиками наверняка принимали это за дружескую беседу. Он еще больше распалялся, подробно описывая то, что он сделает со мной, если я немедленно не отправлюсь домой. Под конец он сказал пару вещей о моих сексуальных привычках, после чего мое терпение окончательно лопнуло, и я торопливо осмотрел присутствующих, выясняя, сколько будет свидетелей того, что я убью этого садиста сейчас.
Я сказал:
— Придержи язык, друг. Успокойся на минутку.
Сам я быстро вскочил с места и пошел назад к костюмерной. Оркестр сделал короткий перерыв, так что я беспрепятственно прошел через танцевальную площадку до того, как парень поднялся со своего стула. Остановившись, я подождал его. Он подошел ко мне, впервые улыбка с его лица исчезла.
— Не волнуйся, — сказал я ему, — у тебя неверные представления.
Я ему подмигнул. Он хотел схватить меня, но все же оглянулся, я же тем временем прошел через занавеску.
Теперь он был немного смущен, как недавно чувствовал себя я. И тогда пройдя пару ярдов по холлу, я повернулся и сказал ему:
— Послушай, ты не понимаешь. Очень сожалею, но...
Я тоже говорил любезным тоном, глядя ему в лицо, хотя во мне все кипело от ярости.
Двумя руками крест-накрест я схватил лацканы его пиджака, потянул их в противоположные стороны так, что он как бы оказался спеленутым, сам же поднял локти вверх и зажал ему горло своими запястьями.
Он ничего не мог сделать, ибо уже через пару секунд потерял сознание. Я еще надавил ему на шею, и он свалился бесчувственным мешком к моим ногам.
Я же поспешил к дверям костюмерной Лоррейн. Мое бешенство не улеглось, поэтому я даже не соизволил постучаться, просто распахнул дверь и ворвался в комнату.
Глава 2
Не знаю, что я ожидал там обнаружить. Возможно, мертвое тело.
Тело там было, но, пожалуй, более живого тела не доводилось мне видеть. Лоррейн. Прекрасная Лоррейн. Она удивленно подняла голову при моем появлении.
Она сидела перед туалетным столиком, окаймленным лампами дневного света, на ней был желтый шелковый халат, слишком старушечий для такой молодой женщины. Ей давно бы следовало выкинуть его вон и сейчас на себя не надевать, с моей точки зрения.
Вблизи ее лицо мне показалось куда более интеллигентным, чем на танцплощадке. Глаза ее смотрели нагло, а чувственные губы и нос пуговкой не изменяли основного впечатления, что она умница. Мне бы наверняка доставил большое удовлетворение разговор с ней, только она была не одна.
Слева на стуле сидел мужчина, который поднял голову, когда я вошел. На его лице появилось не изумление, а скорее холодная ярость, а за те несколько секунд, что мы дружно молчали, я сумел его хорошо рассмотреть.
Ему было лет тридцать пять — тридцать шесть. Выглядел он человеком обеспеченным и воспитанным, хотя и не занимал очень высокого положения. Глядя на него, я подумал, что восхождение по социальной лестнице далось ему трудно, и он становился все непокладистее и несговорчивее с каждым дюймом подъема. Все, что отпечаталось на его лице, было результатом времени, амбиций и, возможно, жадности. А в целом его физиономия казалась замороженной, как будто ее окунули в жидкий кислород. У меня мелькнула дикая мысль, что если бы он улыбнулся, его физиономия раскололась бы и треснула на несколько кусков.
Присмотревшись, я понял, что он напоминает мне ястреба. Главным образом из-за носа и глаз. Крючковатый нос был сплюснут у ноздрей, а маленькие темные глазки определенно походили на птичьи. К тому же они были посажены далеко друг от друга, так что пропорции были искажены. Я подумал, а не смотрит ли он на меня с противоположных краев мозга, оценивая меня.
На это у него ушло не более пяти секунд, я ему определенно не понравился, он широко открыл рот и отчетливо произнес:
— Вы — сукин сын!
Какого черта они все ополчились против меня? Я подумал на минутку, что не стоит ли и этого на какое-то время придушить, но потом я просто перестал замечать его и обратился к девушке.
— Что вы здесь делаете? — осведомилась она, и тон ее голоса, и выражение лица говорили о том, что она удивлена.
— Я послал вам записку о том, что хочу с вами поговорить. Вы ее получили?
Она покачала головой:
— Нет. Что за записка? С чем?
— Она была написана на моей карточке. Вы работали с Изабел Эллис, я пришел поговорить о ней. С глазу на глаз, если вы не возражаете.
Я чуточку остыл, напомнив себе, что это была ее артистическая (или костюмерная, не знаю, как она называла данное помещение), в которую я ворвался.
— Очень сожалею, что явился сюда таким вот образом, но снаружи у меня были кое-какие неприятности. Вот я и ворвался сюда...
Она покачала головой.
