владельцы, какая-то корпорация, после очередных сокращений предпочли просто спихнуть лишнее, требующее капитального ремонта здание на баланс города, да еще наверняка на этом нагрели руки.
«Как хорошо, – подумала Наташа. – Конец тесноте. С каждым годом в Москве все спокойнее, только дураки сейчас уезжают из мегаполисов. Парки становятся чище…»
И безлюднее. Крысы – не бомжи, а именно крысы, другого термина для обозначения этих убийц не существует – ушли через парк. Просочились сквозь строй снайперов, оснащенных ПНВ. С каждым шагом, приближавшим ее к Башенке, Наташа будто становилась выше.
Найти их, отомстить, чтобы не вышло как в тот раз. Возможно, под городом таятся еще сотни не известных никому убежищ, но сейчас надо найти только одно. И пусть другие будут кричать «Отомстим!», она уже знает цену этим словам. Для тех, кто не видел, как откинулась назад голова Андрея, как торчал из разреза язык Мананы, все это остается игрой.
Прижав к глазку детектора специальное отверстие в личной карте, Наташа профессионально быстро взглянула в него, позволив идентифицировать сетчатку. Двери открылись, и в холле к ней тут же потянулись руки, послышались сочувствующие восклицания. Наташа оказалась среди хорошо знакомых лиц, на каждом нарисована мрачная решимость. Почему-то стало противно.
Кое-как отделавшись от коллег, она поднялась на третий этаж, к медикам. Пал Палыч уже вышел навстречу – наверное, с утра скинул в Центральный компьютер запрос на прибытие Даниловой. Она подумала, что и Тофик наверняка воспользовался ЦК, значит, докладывать нужды нет – сам сможет узнать обо всех передвижениях Наташи.
– Ну что? – Пал Палыч, главный врач Седьмого Особого, недавно сделал подтяжку. Перестарался для своих восьмидесяти, слишком уж молодо теперь выглядела шея. – Рука болит? – Он перехватил взгляд Наташи и смущенно потер кадык. – Заметно, да? Мне сказали, что эффект долго не продержится, уже через полгода все войдет в норму. Лицо, шея, руки – это, видишь ли, ансамбль. Тут нужны тонкость и время, время! Вот через полгода, как мне приятель сказал, все будет хорошо, все устаканится. А ты… Как, ты сказала, рука? Болит?
– Нет. – Наташа первой вошла в кабинет, сбросила с плеч лямки комбинезона. – Рана неглубокая, и уже столько часов прошло… Думаю, все в порядке.
– Думать буду я! – Пал Палыч надел перчатки, терпеливо подождал, пока Наташа засучит рукав, потом принялся отмачивать повязку. – Ведь не только кожа, Наташенька, не только мышца, еще и нервы повреждены… Да, а как же! Ты и не почувствуешь, а для меня это – недоработка. Лучше бы прооперироваться.
– Потом как-нибудь. – Наташа и раны-то почти не видела, осталась только зигзагообразная красная полоса на трицепсе.
– Потом… – Медик осуждающе покачал головой, осторожно пальпируя плечо. – Вот доживешь до моих лет, тогда поймешь, что никакого «потом» не существует… Я бы на твоем месте прооперировался. Чтобы шрама не было – я позабочусь, но чувствительность кожи будет потеряна.
– У меня тут эрогенных зон нет. Потерплю.
– Странная ты сегодня! – Пал Палыч поднял лицо, всмотрелся в Наташины глаза. – А, понимаю, понимаю! Это шок, милая. Конечно, на твоих глазах двоих подчиненных… Я видел тела. Ужасно, ужасно!
– Это ведь «сицилийский галстук»? – вспомнила Данилова. – Вы-то должны знать, Пал Палыч!
– У сержанта Чачава? – уточнил врач, наклеивая пластырь, подобранный из альбома под цвет кожи Наташи. – Да, именно так. А вы разве это тоже проходили? Штука редкая, очень уж пачкает руки. Но крысам все равно… Только слово «галстук» им вряд ли известно.
Наташа оделась, но не ушла, а остановилась около двери. Медик навел порядок на столе, выбросил старые бинты, потом вопросительно посмотрел на посетительницу.
– Пал Палыч, а что говорят ваши эксперты? Про… характер повреждений. Я знаю, кто-то из снайперов ранен. Это болты из арбалета, верно?
– Болтом из арбалета убит один из группы захвата, среди снайперов двое раненых, – сообщил Пал Палыч. – Ты бы, Наташа, общий отчет почитала, он с утра на нашем сайте висит. Ты ведь капитан, оперативник, у тебя широкий допуск.
– Недостаточно широкий. Я хотела бы знать, не те ли это твари, что год назад убили Егорова и Ким.
– Дело закрыто, – напомнил врач, потом опустился на крутящийся табурет, в задумчивости потер молодую шею. – Все это так ужасно и прискорбно… Но дело Егорова и Ким закрыто. Арбалет может соорудить любой мальчишка, болтов у нас, к сожалению, хватает. Хоть строительные бери, хоть арматуру руби… Вы, капитан, говорите на эти темы со своим руководством. Потребуется мое мнение, я представлю.
Раз Пал Палыч перешел на «вы», то разговор окончен. Наташа коротко поклонилась и вышла. Насырова и Тофик Таги-заде занимали на двоих последний, пятьдесят второй этаж, самый маленький, хотя даже нижние не баловали простором. Выйдя из лифта, Данилова, как всегда, полюбовалась на панораму. Хороший денек.
– Наташенька! Садись! – прямо-таки взвыла Насырова. Она говорила с кем-то невидимым от дверей, причем говорила через «индивидуалку», прижимая клипсу к гортани. – Налей себе сока, водички, чего хочешь! А я вот с Михаилом Борисовичем говорю, прости.
Раиса глазами показала на Тофика, расположившегося в углу. Подполковник повернул к Наташе свое красное, вечно будто обветренное лицо, без улыбки поманил:
– Садись здесь и говори тихо, а то Пименов услышит.
– Сношает? – догадалась Данилова.
– Еще как. Уже минут двадцать не слезает с Райки, она только попискивает… Как себя чувствуешь?
– Хорошо. Я хочу найти их, Тофик Тимурович.
– Мы все хотим. – Подполковник грозно свел густые белые брови. – И мы найдем, эти шакалы не спрячутся.
