загнали их бароны в черное тело, чтобы подземелье сторожить, и личных карт не давали. Не веришь? Мне самому рассказывали: отнял барон документы, вот и сижу здесь. Какой смысл им был врать? Бароны полиции не боялись, а цыганам в голову не приходило жаловаться. Вместе пили с ними, вместе обкуривались, говорили много. В полиции-то они не такие разговорчивые, потому что одну правду все-таки имеют: за своих стоять, против всех.
Вон как ты сморщилась! Но скажи мне, Унылая, а где были бы сейчас цыгане, не поступай они вот так? Сидели бы дома по уши в Сетях, вот где! И с большинством так случилось, но кое-кому повезло провиниться перед бароном, вот он их и сослал под землю. А тут другой расклад: хочешь жить – держи руку на ноже. Не хочешь – так и не будешь, подземелья таких не понимают. Конечно, и таборные не дураки к Сетям прилепиться, всякое бывало. Но у них жизнь другая, чем у оседлых: у них в жизни был страх и интерес. А еще им скучно бывало, и оттого они детей заводили. Ты думаешь, откуда у людей дети? От скуки, от чего же еще. Зачем они нужны? Просто скука разная бывает, а нужна такая, которую разогнать нельзя. Беспросветная нужна скука.
Цыгане меня приняли – а что не принять, если я им личную карту сразу отдал. Человек пригодится, а жили они сыто. Но показалось мне, что не свобода это еще, вот и спустился я ниже, к бомжам. Цыгане говорили: куда ты?! Там грязь, там вонь, будешь не человеком, а животным. Но у меня своя голова! Спустился я и обомлел.
Смотрю – дети растут под землей, Унылая! Я-то и не знал. Растут, болеют, умирают и выживают, голодают и на ошибках учатся, плесень жрут и рыбу безглазую ловят. И не жалуются, потому что привыкли жить свободно. Да, под землей, зато сами себе хозяева. Хозяева своему рабству, понимаешь? Времени у них много, что такое Сети – не знают. Браслет в руке покрутят и выкинут, потому что старшие сказали: сверху только зло.
И, несмотря на все ваши облавы, бомжей оказалось много, куда больше, чем я предполагал. Тут, конечно, цыганам спасибо, это они их раскормили. Ведь жратвы мало, а наверх охотиться вылезать, магазины громить или хоть за собаками гоняться – под облаву быстро попадешь. Наверху бомж неловок, не его среда обитания. А цыгане то попросят что-то спрятать, то труп поглубже зарыть, то провести незаметно из района в район. Без цыган туго бы пришлось…
– Думаю, трупы вы не прятали, – вставила слово Данилова, когда Зелень потянулся к ковшику смочить горло. – Думаю, вы их жрали, гордые свободные люди. И не так уж много вас было.
– Когда как, – признал Зелень. – Иногда такой труп попадался, что понюхать невозможно, не то что есть. А что немного нас было… Так людям солнце нужно, а здесь оно откуда? Оставим это. Вот скажи: а почему нельзя кушать мертвых людей? Что в них особенного? Мясо оно и есть мясо. Предки наши им не брезговали, я в молодости много всего читал… Молчишь и с презрением отворачиваешься? Хорошо, Унылая, оставим и этот вопрос. На чем я остановился, Сучок?
– На цыганах. Как они выручали нас, как лечили… Только смотрю я на тебя, Зелень, и думаю: совсем ты рехнулся.
– Да. – Старик отмахнулся от приятеля. – И выручали, и лечили. Многих детей спасли, даже наверх забирали, где-то в квартирах пристраивали. А когда от цыган долго ничего не перепадало, приходилось наружу за жратвой лезть, пустые кварталы искать или еще что. Облавы, да… Я сам по молодости четыре раза был в приемнике. Таблетки, порошки в компоте, лекции. Но охрана там ленивая, по крайней мере раньше была. Сбежать просто, для нашего-то брата бомжа небрезгливого! Но теперь многое изменилось… Стебель – первый, кто вернулся за последние годы. Ну, да это уже не важно.
Тильзиты, когда только появились, жили тихонечко, нам старались на глаза не попадаться. Но очень скоро попробовали мясца, тут и началось. То один пропадет, то другой… Откуда тильзиты пошли, мне не ведомо. Сунулись мы с облавой, все племена наши сговорились, да поздно. Помяни мое слово, Унылая, когда вы наверху договоритесь тильзитов перебить, тоже поздно окажется. Впрочем, ты этого не увидишь, да и я тоже.
В общем, устроили нам мясорубку – успели тильзиты размножиться. Тут только мы смекнули, что не случайно так много трепетов видели, что… Кстати, слово «тильзит» придумали давно, у нас про них сказки были. Только в сказках они по-другому выглядели. А все-таки, как ни крути, древнее пророчество! – Зелень хрипло посмеялся, ему вторил Сучок. – Побежали мы к цыганам огневого боя просить. Те раз послали помощь, два…
А никто не вернулся. Дальше что рассказывать – не стало очень скоро настоящих племен бомжовых, а вскоре и таборам очередь подошла.
Я еще раньше к тильзитам угодил. Странная у них привычка – любят стариков. То ли мясо у нас плохонькое, то ли знаем много, а может, пахнем по-особенному, но любят. Не убивают, если сами не нападаем и не провинимся. К работам мы быстро приспособились, они ведь, твари лохматые, ничего делать не умеют и не хотят уметь. Здесь скучно просто так сидеть, а сбежать невозможно – не хотят тильзиты нас отпускать. Вот и забрались в схроны цыганские, кое-что там осталось. Но огненный бой тильзитам неинтересен, им только ножи нравятся да еще арбалеты. И конечно, взрывчатка, как рванет – по три дня ухают. Но сами учиться ремеслу не хотят, нет… Им это не нужно.
– Почему вас только трое? – спросила Наташа, которой удалось наконец остановить кровь, сочившуюся из раны на руке. – Если тильзиты так любят стариков, то почему вас только трое? И где старушки?
– Старушки померли, – сообщил Сучок. – Не нравилось им здесь, нервничали очень. А когда человек нервничает, то того и гляди помрет. Несколько вот, как ты, уйти хотели… Ну и хорошо, что померли, стонали только! А вообще-то нас взрывчатка убивает. Вот Арон, какой был умный мужик… Он бы тебе побольше нашего рассказал, да руки ему оторвало, сразу обе. Помер.
– Ты тоже пришел сюда сверху?
– Нет! – Сучок засмеялся, потом закашлялся. – Я в глаза не видел ни Сетей ваших, ни всякого такого. Тут родился, тут и жил, тут и умру. Девять раз в приемник попадал, но возвращался. Ни о чем не жалею! А Тощий… Тощий!
Тощий не ответил, лишь приподнял слабую руку. Что-то случилось с ним за время короткого отсутствия Даниловой. Еще недавно бодрый, он без движения лежал на спине, не участвуя в разговорах.
– Видать, отходить собрался, – тихо предположил Зелень.
– Ну, тогда… – Сучок покашлял, – тогда скоро узнаем. Вот тут Данилова и увидела, как из темноты появился тильзит с ножом в руке. Это был Ушастик. Не обращая ни на кого внимания, он подошел к Тощему и перерезал ему горло одним широким взмахом. Старик еще изгибался в агонии, а тильзит затерялся между свай, будто и в самом деле был призраком.
– Надо его перевернуть, – сказал Сучок, покосившись на Данилову.
