много людей погибнет, вряд ли больше тысячи, мы ведь не абы как все устраиваем, все десять раз продумано и рассчитано. А у Сингха, видите ли, информация достоверная была. Если бы у него и вправду была достоверная информация, я бы и слова не сказал. А что получилось? Только дал команду всех замочить, как сразу выясняется, что это не нужно было, что на самом деле кто-то другой виноват. Перед тем как такие приказы отдавать, надо десять раз все обдумать. А таким людям, как Сингх, проще сразу все концы обрубить, а кто прав и кто виноват, пусть потом Бог разбирается. На других людей им наплевать, кроме своих забот, больше ничего не волнует. Ты пойми, Джон, наше братство для того и существует, чтобы таких людей не было!
— Такие люди будут всегда.
— Не всегда. Когда мы установим новый порядок, они вымрут, пусть не сразу, но вымрут. Потому что при правильном порядке выигрывает не тот, у кого нет совести, а тот, у кого она есть. А тех, у кого совести нет, надо истреблять. Безжалостно.
— А у тебя самого совесть есть? Про ту историю в электричке забыл уже?
— А что такого? — искренне возмутился Иван. — Эти гоп-ники были сами виноваты, нечего было приличных людей грабить. А коли уж вышел на дело, так будь готов ко всему.
— Я не об этом, — пояснил Рамирес, — а о том, что ты с ними сделал.
— А что? Что нужно было с ними делать? В полицию сдавать? Так это еще хуже, разобрали бы их на органы и отправили на Землю по частям.
— Все равно. Ты вначале унизил их, а потом убил.
— Они сами себя унизили, когда пошли грабить. А если бы я их не убил, их убил бы кто-нибудь другой, а до этого они бы такого успели натворить…
— Тогда стрелял бы сразу в голову. Или вообще не стрелял бы, я бы и без тебя справился. И без оружия.
— Твоей жизнью нельзя было рисковать. Если бы не ты, проект никогда бы не состоялся.
— Я взрослый человек, я сам могу решать, когда моей жизнью можно рисковать, а когда нельзя. Мне кажется, дело совсем в другом. Дело в том, что тебе нравится убивать.
— Что за ерунда! — воскликнул Иван. — Я за всю жизнь ни единого человека не убил и не собираюсь.
— Те двое в электричке были не люди?
— Нет, конечно. Они же были вне закона, их истреблять не только можно, но и нужно.
— А нужно ли?
— Да ну тебя, Джон! Два грязных обдолбанных мерзавца, да я доброе дело сделал, когда их пристрелил.
— Не спорю. Но зачем ты стрелял по ногам усиленным зарядом? Ты же весь вагон обгадил!
— Мои действия были в пределах необходимой обороны, это даже полицейские признали.
— Твои действия были неоптимальны и неоправданно жестоки. Если ты сразу решил их замочить, ты должен был стрелять в голову зарядом минимальной мощности.
— Да, я знаю, мы это обсуждали, я признал, что был не прав. Зачем снова к этому возвращаться?
— Не зачем, а почему. Потому что мне показалось, что ты устроил то безобразие не со страху, а потому что ты садист.
— Я садист? Да я даже в виртуальности никогда…
— Ты сам можешь не понимать, что ты садист. Вот уже второй раз тебе доставляет удовольствие унижать других людей. Это тревожный симптом.
— Да ну тебя! И вообще, давай больше не будем об этом говорить. В бой надо идти со спокойной душой.
— И сейчас ты с радостью думаешь о предстоящих боях!
— А как мне еще думать? Печально?
— Да, печально. Потому что придется загубить множество тех, кто ни в чем не виноват, кто на пути к светлому будущему и прогрессу оказался случайно, не по собственной воле. Это их судьба, нам ее не изменить, но мы обязаны сожалеть о том, чего не можем изменить, потому что иначе не будем отличаться от тех, на смену кому приходим.
Иван вскрыл очередную бутылку пива.
— Хорошо, — сказал он. — Только давай больше не будем говорить о заумных вещах. Вот когда все кончится, у нас будет много времени, вот тогда и поговорим.
Рамирес был вынужден согласиться, нельзя же взрослого человека постоянно пичкать нотациями. Но перемены в поведении и настроении Ивана ему не понравились. Впрочем, никаких перемен не было. Иван всегда был таким, просто Рамирес предпочитал не замечать того, что ему не нравилось. А ведь настанет момент, когда мириться с недостатками Ивана, да и других братьев станет невозможно, и тогда… Нет, Иван прав, сейчас не стоит думать о таких сложных вещах. Вначале надо, чтобы нервное напряжение последних дней хоть чуть-чуть отпустило. Рамирес сделал большой глоток и постарался отвлечься от неприятных мыслей. Хотя бы на время.
4
Представителя разведслужбы звали Ибрагим, и выглядел он так, как может выглядеть совершенно обычный и ничем не примечательный араб средних лет. Рост чуть ниже среднего, в меру смуглая кожа, густые черные усы, обманчиво простодушный взгляд больших карих глаз, в которых при всем желании не удавалось разглядеть ничего характерного для сотрудника одной из самых крупных коммерческих разведслужб планеты. Ибрагим спокойно выслушал описание объекта, который предлагалось украсть, и, не меняя задумчиво-рассудительного выражения лица, заявил:
— Это будет стоить сто двадцать тысяч. Предоплата пятьдесят процентов.
— Хорошо, — согласился Якадзуно. — Когда мы получим объект?
— Не спешите. Если это действительно просто золотая статуя, и ничего более в ней нет, она не может стоить больше ста двадцати тысяч. Если все так, как вы говорите, то операция для вас убыточна. Отсюда я делаю вывод, что ее ценность в чем-то другом. В чем?
Якадзуно не видел другого выхода, кроме как сказать правду. Все равно этот человек рано или поздно ее узнает.
— Эту статую сделали цверги, — сказал Якадзуно. — Предположительно.
— Интересно, — равнодушно протянул Ибрагим. — И это все? Якадзуно промолчал.
— Я не верю, что это все, — продолжал Ибрагим. — Ни один коллекционер не заплатит за цвергскую статую больше трехсот тысяч, даже без учета криминального происхождения. А с учетом получается, что овчинка не стоит выделки. Тут должно быть что-то еще.
— Вы должны пообещать не разглашать эту информацию, — сказал Якадзуно.
— Вся информация заказчика конфиденциальна, — заявил Ибрагим. — Наша фирма дорожит своей репутацией, мы никогда не разглашаем сведения, предоставляемые клиентами, потому что стоит пойти слухам, и к нам перестанут обращаться. Вы можете не волноваться.
— Хорошо. Странность первая. Объект был доставлен с Гефеста курьером “Истерн Дивайд”. Гораздо разумнее было спрятать эту вещь среди металлических слитков.
— Возможно, отправитель не имел доступа к грузовым капсулам. Или просто не хотел рисковать.
— Возможно. Странность вторая. Курьер прибыл сюда грузовым поездом. Статуя золотая.
— Это действительно странно, — согласился Ибрагим. — Отсюда следует, во-первых, что курьера использовали втемную, а во-вторых, что отправитель никогда не читал таможенный кодекс Деметры.
— Именно. И в-третьих, отсюда следует, что статую ВЫВОЗИЛИ в большой спешке, иначе отправитель дождался бы пассажирского поезда.
— Согласен. Вероятно, отправителя кто-то спугнул. Либо полиция села на хвост, либо мафия, насколько я знаю, у вас на Гефесте это почти одно и то же.
