словом, что если они сберегут ларчик, то он исполнит их просьбу, и в то же время строго-настрого, под страхом того, что они будут осуждены церковью и навеки отлучены от нее, воспретив его открывать. Едва папа произнес этот запрет, как монахини уже загорелись желанием посмотреть, что там такое, -- они только и ждали, чтобы папа поскорей ушел и чтобы можно было заняться ларчиком. Благословив их, святейший владыка отправился восвояси. Не успел он и на три шага удалиться от обители, как добрые инокини всем скопом бросились открывать запретный ларчик и рассматривать, что там внутри. На другой день папа вновь пожаловал к ним, и они понадеялись, что прибыл он нарочно для того, чтобы выдать им письменное разрешение исповедоваться друг у друга. Папа велел, однако ж, принести сперва ларчик. Ларчик принесли, но птички там не оказалось. Тогда папа заметил, что монахиням не под силу будет хранить тайну исповеди, коль скоро они так недолго хранили тайну ларчика, по поводу которой им было сделано особое наставление.
-- Уважаемый учитель, как же я рад вас видеть! Я слушал вас с великим удовольствием и за все благодарю Бога. Мы с вами не встречались с тех самых пор, как вы вместе с нашими старинными друзьями, Антуаном Сапорта, Ги Бугье, Балтазаром Нуайе, Толе, Жаном Кентеном, Франсуа Робине, Жаном Пердрие и Франсуа Рабле, разыгрывали в Монпелье нравоучительную комедию о человеке, который женился на немой.
-- Я был на этом представлении, -- сказал Эпистемон. -Любящему супругу хотелось, чтобы жена заговорила. Она и точно заговорила благодаря искусству лекаря и хирурга, которые подрезали ей подъязычную связку. Но, едва обретя дар речи, она принялась болтать без умолку, так что муж опять побежал к лекарю просить средства, которое заставило бы ее замолчать. Лекарь ему сказал, что в его распоряжении имеется немало средств, которые могут заставить женщину заговорить, и нет ни одного, которое заставило бы ее замолчать; единственное, дескать, средство от беспрерывной женской болтовни -- это глухота мужа. Врачи как-то там поворожили, и этот сукин сын оглох. Жена, обнаружив, что он ничего не слышит и что из-за его глухоты она только бросает слова на ветер, пришла в ярость. Лекарь потребовал вознаграждения, а муж сказал, что он и правда оглох и не слышит, о чем тот просит. Тогда лекарь незаметно подсыпал мужу какой-то порошок, от которого муж сошел с ума. Сумасшедший муж и разъяренная жена дружно бросились с кулаками на хирурга и лекаря и избили их до полусмерти. Я никогда в жизни так не смеялся, как над этими дурачествами во вкусе Патлена.
-- Возвратимся к нашим баранам, -- сказал Панург. -- Ваши слова в переводе с тарабарского на французский означают, что я смело могу жениться, а о рогах не думать. Ну да это вилами на воде писано. Уважаемый учитель! Я очень боюсь, что из-за множества пациентов вам не удастся погулять у меня на свадьбе. Но я на вас не обижусь.
Stercus et urina medici sunt prandia prima:
Ex aliis paleas, ex istis collige grana.
/ Кал, и моча, и мокрота -- врачам то нажива без счета.
В этом -- соль ремесла; о прочем не к месту заботы (лат.).
Перевод С. Аверинцева./
-- Вы неверно цитируете, -- заметил Рондибилис, -- второй стих читается так:
Nobis sunt signa, vobis sunt prandia digna.
/ Нам в чинах красоваться, а вам -- дерьмом объедаться (лат.). -
Перевод С. Аверинцева./
Если у меня вдруг заболеет жена, я первым делом, как нам предписывает Гиппократ (Афоризмы, II, XXXV), посмотрю ее мочу, пощупаю пульс, а также нижнюю часть живота и пупочную область.
-- Нет, нет, -- возразил Панург, -- это ни к чему. Раздел De ventre inspiciendo /'Об осмотре чрева' (лат.)/ относится только к нам, законоведам. Я бы ей закатил хорошую клизму. Словом, у вас дела найдутся поважней, чем моя свадьба. Уж лучше я вам на дом пришлю жареной свининки, и вы будете вечным нашим другом.
Тут Панург приблизился к Рондибилису и молча сунул ему в руку четыре нобиля с изображением розы.
Рондибилис взял их, не моргнув глазом, а затем сделал вид, что озадачен и возмущен.
-- Э, э, э, сударь, это вы зря! -- сказал он. -- А впрочем, большое вам спасибо. С дурных людей я ничего не беру, зато хорошим ни в чем не отказываю. Всегда к вашим услугам.
-- За плату, -- вставил Панург.
-- Ну, конечно, -- подтвердил Рондибилис.
ГЛАВА XXXV
О том, как смотрит на трудности брачной жизни философ Труйоган
Засим Пантагрюэль обратился к философу Труйогану:
-- Ныне, о верный наш подданный, факел вручается вам. Настал ваш черед ответить на вопрос: жениться Панургу или нет.
-- И то и другое, -- отвечал Труйоган.
-- Что вы говорите? -- спросил Панург.
-- То, что вы слышите, -- отвечал Труйоган.
-- А что же я слышал? -- спросил Панург.
-- То, что я сказал, -- отвечал Труйоган.
-- Ха-ха! -- засмеялся Панург. -- Трюх, трюх -- все на одном месте. Ну как же все-таки: жениться мне или нет?
-- Ни то, ни другое, -- отвечал Труйоган.
-- Пусть меня черт возьмет, если у меня не зашел ум за разум, -- заметил Панург, -- и он имеет полное право меня взять, оттого что я ничего не понимаю. Погодите, дайте мне надеть очки на левое ухо, -- так мне будет лучше вас слышно.
В это самое время Пантагрюэль заметил, что к дверям залы подбежала маленькая собачка Гаргантюа, которую тот назвал Кин, оттого что такова была кличка собаки Товита. Тогда он объявил во всеуслышание:
-- Наш государь идет. Встанемте!
Не успел Пантагрюэль это вымолвить, как в пиршественную залу вошел Гаргантюа; все встали и поклонились ему.
Приветливо со всеми поздоровавшись, Гаргантюа сказал:
-- Милые друзья, прошу вас, доставьте мне удовольствие: не покидайте своих мест и не прерывайте беседы. Придвиньте мне кресло вот к этому краю стола. Мне хочется выпить за всех присутствующих. Ваше здоровье! А теперь скажите, о чем вы меж собой говорили.
Пантагрюэль ему ответил, что за второй переменой блюд Панург предложил разрешить проблему, следует ему жениться или не следует, что отец Гиппофадей и магистр Рондибилис уже дали ответы, а что перед тем, как королю сюда войти, держал ответ его верноподданный Труйоган, причем сперва, когда Панург задал ему вопрос: 'Жениться мне или нет?' -- он ответил: 'И то и другое одновременно', во второй же раз изрек: 'Ни то, ни другое'.
Панург принес королю жалобу на бессмысленность и противоречивость этих ответов и объявил, что отказывается понимать философа.
-- А мне думается, я его понял, -- сказал Гаргантюа. -Это мне приводит на память ответ одного древнего философа на вопрос о том, имел ли он одну женщину, о которой шла речь: 'Я ее -- да, -- отвечал философ, -- а она меня -- никогда, я ею обладал, не будучи обладаем ею'.
-- Так же ответила одна служанка в Спарте, -- сказал Пантагрюэль. -- Ее спросили, приходилось ли ей иметь дело с мужчиной. Она ответила, что ей самой -- никогда, но что мужчинам иной раз приходилось иметь с нею дело.
-- В таком случае, -- сказал Рондибилис, -- будем нейтральны в медицине и пойдем средним путем в философии, сочетая и ту и другую крайность, отрицая и ту и другую крайность и поровну распределяя время между тою и другою крайностью.
-- По моему разумению, -- сказал Гиппофадей, -- все это гораздо яснее выражено в послании апостола Павла: 'Женатые должны быть, как не женатые; имеющие жен должны быть, как не имеющие'.
-- Я толкую эти слова в таком смысле, -- сказал Пантагрюэль: -- иметь и не иметь жену, значит, иметь жену, памятуя о том, к чему она предназначена самою природою, а именно быть помощницею мужчины, радостью его жизни и спутницею его; не иметь жены -- это значит не бабиться с нею, не осквернять ради нее той истинной и высшей любви, которую человек должен питать к Богу, не забывать своего долга перед
