Из показаний Вырубовой: 'Распутин был решительным противником какой бы то ни было войны... Во время балканской войны он был против вмешательства России'.
Из показаний Бадмаева: 'Он мне сказал, что он просил царя не воевать в балканскую войну, когда вся печать требовала выступления России, и ему удалось убедить Государя не воевать'.
Итак, произошло невероятное: полуграмотный мужик один победил все партии, заставил царя презреть общественное мнение! Так говорил тогда и двор, и весь Петербург.
На самом деле это было так... и совсем не так! Просто с самого начала, с появления во дворце, умный мужик четко усвоил свою главную задачу: понять, чего в тайниках души хочет Аликс, и высказать это, как свое предсказание Божью весть. Он хорошо знал, что царицу преследует ужас при одной мысли о войне с Германией. И сумел озвучить ее тайные желания. 'Нашему Другу' опять удалось напугать царя апокалиптическими предсказаниями об исходе войны.
Аликс с восторгом приняла их как Божье веление, высказанное 'Божьим человеком'. Она стала на сторону Распутина, и царю пришлось смириться.
Воспитатель наследника Жильяр, долгие годы живший в Семье и хорошо понимавший Александру Федоровну, написал в воспоминаниях о Распутине: 'Его пророческие слова всего чаще подтверждали лишь заветные желания самой Императрицы... Сама того не подозревая, она вдохновляла 'вдохновителя'. Ее личные желания, проходя через Распутина, принимали в ее глазах силу и авторитет откровения'.
Но в обществе этого не понимали и в очередной раз поверили: полуграмотный, развратный мужик отменил справедливую войну. И великий князь Николай Николаевич, потерпевший поражение уже во второй 'балканской истории', никогда не простит этого Распутину. Прямолинейный 'Грозный дядя' тоже верил - мужик виноват в унижении России.
В 'Том Деле' Константин Чихачев, председатель Орловского окружного суда, пересказывает следователю слова, слышанные им от самого Распутина: 'Прежде он (Николай Николаевич. - Э. Р. ) меня ужасно любил... Дружбу вел до самой балканской войны. Он хотел, чтоб россияне вступили в войну. А я не хотел, супротив говорил. С тех пор он на меня и сердит'...
Так не состоялась европейская бойня. Так великий князь и 'ястребы' поверили окончательно - пока мужик во дворце,
войны не будет. Но они знали, что во дворце он навсегда - царица его не отдаст.
Оставалось только - убить его.
ВЕЛИКИЕ ТОРЖЕСТВА С МУЖИКОМ
Наступил 1913 год - торжественный год трехсотлетия династии Романовых.
Накануне юбилейных торжеств отправили в отставку министра внутренних дел Макарова - как и предрекал ему Коковцов. Нового министра, Василия Маклакова, взяли из провинциальных губернаторов. Он был дальним родственником Льва Толстого и братом известного либерала из партии кадетов, но в отличие от них ярым монархистом. Во время своего губернаторства он прославился выселением евреев из губернии. Учитывая его молодость (Маклакову было едва за 40), ему в помощники назначили опытного Владимира Джунковского, Московского губернатора, сподвижника убиенного великого князя Сергея, мужа Эллы.
Джунковский стал Главноуправляющим корпусом жандармов, ему был подчинен и департамент полиции. На нем лежала вся ответственность за организацию безопасности Царской Семьи во время будущих торжеств.
На допросе в Чрезвычайной комиссии Джунковский показал, что был известен царю давно, 'с самого молодого офицерства, потому что служил в Преображенском полку в первом батальоне' (где, будучи наследником престола, проходил подготовку и Николай). Для обожавшего все военное царя это значило многое. Кроме того, Николай встречался с Джунковским во время его дежурств в Зимнем дворце и знал о его монархических взглядах. Радовала царя и великолепная выправка бывалого гвардейца. Вид у нового шефа тайной полиции был воистину грозный. Блок описывал Джунковского: 'Лицо значительное, пики жестких усов. Лоб навис над глазами'. Но грозный Джунковский был человеком вполне светским. Когда его приглашали к завтраку, он мог повеселить царских детей - хорошо изображал голоса птиц...
Так что при назначении все это учли, запамятовали только... его московское прошлое и огромное влияние Елизаветы Федоровны на бывшего ближайшего помощника ее мужа.
А пока Джунковский готовил столицу к торжествам. Впоследствии, уже после гибели и царя и монархии, он все опишет в своих воспоминаниях.
И настал великий день 21 февраля. Ровно 300 лет назад Собор избрал на царство боярина Михаила Романова. По всей России зазвонили колокола, с зажженными свечами пошли крестные ходы.
В 8 утра Петербург был разбужен пушками Петропавловской крепости. Джунковский начал объезжать столицу. Улицы уже заполнены народом, множество людей теснятся у Казанского собора, куда должна была прибыть Царская Семья.
В полдень - громовое 'ура' войск, стоявших цепью от Зимнего дворца до собора. Промчалась сотня конвоя в алых черкесках, за ней в открытой коляске царь и наследник, следом - карета с обеими императрицами и гигантами-казаками на запятках, и еще карета - с великими княжнами.
Начинается торжественное молебствие. И тут приглашенные - первые люди империи - увидели в соборе... ненавистного мужика! Не увидеть его было невозможно - он стоял среди самых почетных гостей.
Его 'народный костюм' поражал своим великолепием. 'Он был одет роскошно: в темно-малиновой шелковой косоворотке, в высоких лаковых сапогах, в черных шароварах и черной поддевке', - вспоминал Родзянко, пораженный и возмущенный тем, что Распутин стоит впереди членов Государственной Думы.
И председатель Думы вскипел: Огромный, грузный Родзянко подошел к Распутину и велел ему немедля убираться из собора: 'Если не уйдешь, велю приставам вынести тебя на руках'. Мужик испугался скандала и пошел к дверям, сказав на прощание: 'О, Господи! Прости его грех... ' Родзянко с торжеством проводил его до выхода, где казак подал Распутину шубу и посадил его в автомобиль.
Нетрудно представить, что испытала Аликс, когда узнала,
как 'Нашего Друга' изгнали из собора, куда его позвали они - 'цари'...
Затем центр торжеств переместился в Кострому, где 300 лет назад жил юный боярин Романов. Сюда, в Ипатьевский монастырь (где началась династия), всего за четыре года до екатеринбургского Ипатьевского дома (где она закончится) должна была прибыть Царская Семья... Но накануне Джунковскому сообщили, что в городе объявился Распутин и просит билет на костромские торжества. Джунковский не без удовольствия велел отказать.
19 мая толпы людей заполнили весь берег Волги, царская флотилия под грохот салюта, звон колоколов и пенье гимна 'Боже, Царя храни!' причалила к особой 'царской' пристани у Ипатьевского монастыря. Оттуда Семья направилась в древний Успенский собор.
Вслед за 'царями' вошел в собор и Джунковский. Каково же было его изумление, когда в алтаре он увидел... Распутина, который, как оказалось, 'был проведен туда... по приказанию императрицы'.
Пришлось удивляться Джунковскому и на следующий день, при закладке памятника дому Романовых.
Золотисто-розоватая парча певчих, древние облачения духовенства, мундиры, фраки... Государь в форме Эриванского полка, шефом которого он был... А поодаль... все тот же мужик в шелковой рубашке и шароварах - Распутин.
Перед закладкой памятника с соборе был отслужен особый молебен. И там тоже оказался мужик!
Из показаний Яцкевича: 'Во время костромских торжеств... Распутин шел вслед за царской семьей, причем меня... удивило и возмутило то обстоятельство, что Распутин был допущен в собор, где была лишь царская семья и обер-прокурор Саблер!'
А потом торжества перешли в Первопрестольную. И опять шпалеры войск, и море народу, и колокольный звон... Государь на лошади золотистой масти, конвой, императрица и наследник в коляске, великие княгини в каретах, и в отдельном экипаже - Элла и царские дочери...
Из дневника Ксении: '24 мая... Все, слава Богу, отлично прошло. У Спасских ворот все слезли с лошадей и пошли крестным ходом в Архангельский собор... Ники зажег лампаду над могилой Михаила Федоровича'.
Над могилой первого Романова загорелась лампада из золота в виде шапки Мономаха - древней короны московских царей. Но многие смотрели не на нее... 'Распутин стоял у входа, все его видели кроме меня... такое недовольство и протест среди духовенства... ' - продолжала Ксения.
'Все это оставило во мне осадок', - вспоминал Джунковский. Он не понял, что совершил в те дни большую ошибку. Теперь Аликс уже не верила Джунковскому, боялась его агентов. И 12 июня 1913 года министр внутренних дел Маклаков
