И Распутин дал им умный совет: он предложил направить в Думу... царя! Как показал Хвостов: 'Распутин сказал, что уже не раз говорил с царем, что ему надо помириться с Думой, приехать в нее и сказать: 'Я - ваш, а вы - мои, из-за чего нам ссориться?'
Николай еще раздумывал над этим предложением, а Хвостов и Белецкий уже начали готовить встречу. Оба понимали, что прежде всего надо умаслить председателя Думы Родзянко. Белецкий обратился к помощи мужика. И как только он заговорил о том, что Родзянко 'нужны знаки царского внимания', Распутин все мгновенно понял и 'сказал, что сделает все, чтобы Родзянко наградили орденом.
И вскоре Аликс написала Ники: '3 ноября... Хвостов находит, что ему (Родзянко. - Э. Р. ) надо бы дать теперь орден. Это ему польстило бы, а вместе с тем он упал бы в глазах левых тем, что принял от тебя награду. Наш Друг говорит, что это было бы правильным образом действий. Конечно, это очень несимпатично, но - увы!.. Теперь времена такие, что нужно из благоразумия делать такие вещи, которых не хотелось бы делать... '
6 декабря ненавистный царице Родзянко получил орден.
МЕЧТЫ 'ТОЛСТОПУЗОГО'
Между тем Хвостов принялся осуществлять свои планы. 'В то время Хвостов уже бросил в Царском первые семена недоверия к Горемыкину в смысле неправильной его политики по отношению к Думе', - показал Белецкий.
У 'Толстопузого' с самого начала была ясная цель - стать премьером вместо старика Горемыкина. И теперь вовсю шла обработка Распутина на конспиративной квартире, причем делалось это весьма откровенно. 'Во время обедов Хвостов... убеждал Распутина, что самым лучшим председателем Совета министров будет он, Хвостов', - показывал Комиссаров.
При этом 'Толстопузый' хотел не просто власти, а неограниченной власти той, которой обладал великий Столыпин. 'Хвостов убеждал Распутина, что должность премьера надо объединить с портфелем министра внутренних дел... ибо премьер без этого портфеля - ничто... 'кот без яиц'... Распутин по своему обыкновению на все это определенного ответа не дал... будучи человеком хитрым... отделывался односложными ответами'.
Но мужик и сам понимал: старику премьеру нужно уходить. И поговорил с 'мамой'...
'6 ноября... Знаешь что, дружок, Он думает, что мне лучше теперь повидать старика и осторожно ему все сказать (ведь если Дума его ошикает, что можно будет сделать?)... Лучше ему уйти по твоему же желанию, чем вследствие скандала'.
Но кого назначить? Она не знала. И опять пришло время 'Нашего Друга'... Нет, он вовсе не собирался рекомендовать Хвостова - тот был слишком коварен и глуп. Нужен был совершенно другой, новый человек - которого примут и 'наши', и Дума. Вот когда сказалось отсутствие знавшего всех и вся князя Андроникова! И Распутину, видимо, пришлось обсуждать возможные кандидатуры с 'мозговым центром' (Симанович, Рубинштейн, Манасевич-Мануйлов).
Между тем сессия Думы приближалась. Новый премьер был пока не найден приходилось спасать старого. Но для этого царю следовало сделать шаг к примирению с Думой. И мужик снова предложил свой великий ход - царю нужно явиться в Думу.
Николай был склонен принять предложение, но гордая Аликс относилась к нему весьма прохладно. Однако 'Наш
Друг' все ей объяснил... И 13 ноября царь, к своему изумлению, получил от нее такое письмо: 'Если бы ты мог появиться и сказать несколько слов, совершенно неожиданно, в Думе (как ты это полагал), то это могло бы... стать блестящим выходом из положения... После этого старику стало бы легче'.
Но Распутин понимал: так долго продолжаться не может. Так что надо было спешно найти нового премьера...
ДЕЛА ЦЕРКОВНЫЕ
Пока шли поиски премьера, Аликс вновь пришлось заняться церковью.
Флегматичный барин Волжин, назначенный в Синод вместо Самарина, разочаровал царицу. Он вдруг повел себя независимо: попытался осуществить то, на чем сломал себе шею его предшественник, - отправить на покой Варнаву, о котором уже заговорили в Думе. Но она не отдала одного из 'наших'...
'11 ноября... Тебе следует сделать Волжину хорошую головомойку... он слаб и напуган... Когда ты увидишь его, объясни ему, что он служит прежде всего тебе и церкви, и что это не касается ни общества, ни Думы'.
В то же время в 'царскосельском кабинете' возникла идея о назначении скандально известного Питирима Петроградским митрополитом. И Аликс снова привычно нажала на Ники.
'12 ноября... Душка, я забыла рассказать тебе о Питириме, экзархе Грузии... он человек достойный и 'великий молитвенник', как говорит Наш Друг. Он предвидит ужас Волжина... но Он просит тебя быть твердым, так как Питирим единственный подходящий человек... Было бы очень хорошо, если бы ты это сделал тотчас по приезде, чтобы предупредить всякие разговоры, просьбы Эллы... '
Завершала букет государственных предложений еще одна идея 'Нашего Друга': 'Он просит тебя немедленно назначить Жевахова помощником Волжина... возраст ничего не значит, он в совершенстве знает церковные дела. Это твое желание, ты - повелитель... '
Князь Жевахов - тот самый молодой человек, который стоял на снимке среди поклонников Распутина. Он был маленьким чиновником в Государственном Совете, но 'Наш Друг' сразу его отметил. По слухам, Жевахов тоже принадлежал к 'сексуальному меньшинству', что было пагубно для церковной карьеры, однако Распутин начал его выдвигать и вскоре ввел во дворец. И вот уже скромный чиновник по поручению царицы едет в Белгород 'для устройства раки мощей святителя Иоасафа'.
Волжин отказался взять Жевахова в помощники. Тогда для князя специально создали должность 'второго товарища' обер-прокурора. А потом первого выгнали, и Жевахов стал единственным...
В конце 1915 года Питирим стал митрополитом Петроградским и Ладожским, главным из церковных иерархов - 'Первоприсутствующим в Синоде'. Он поселился в знаменитой Александро-Невской лавре.
А в начале следующего года потерял свое место строптивый Волжин. Вместо него обер-прокурором стал безгласный, 'послушливый' Николай Раев - бывший скромный директор Высших женских курсов.
Переворот завершился. Послушный Синод был создан. И скоро Аликс напишет царю: '20 сентября 1916.... Представь, Синод хочет поднести мне грамоту и икону (вероятно, за мой уход за ранеными)... ты себе представляешь меня, бедную, принимающей их всех? Со времен Екатерины ни одна императрица не принимала их одна... Гр<игорий> в восторге от этого (я не разделяю Его радости), но странно, разве это не меня они постоянно так боялись и осуждали?'
Императрица заслужила награду от нового послушного Синода - ведь она создала его сама... вместе с 'Нашим Другом'.
'ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ? ВЫШЕ!'
Заканчивался 1915 год. Слухи о могуществе Распутина окончательно обросли всевозможными мифами. Он уже давно превратился в глазах жителей столицы в культовую фигуру.
В то время около него появляется скучающая богачка Лидия Базилевская. 28-летняя дочь генерал- лейтенанта, высокая разведенная брюнетка тотчас попала в донесения агентов: 'В час ночи пришел пьяный домой... и неизвестный офицер с дамой. Сюда же пришла Базилевская... пробыли до 4 утра'.
Певица Беллинг вспоминала: 'Это было в ноябре месяце 1915 года, в шесть часов вечера... Одна моя знакомая, Л. П. Б-ая (Лидия Платоновна Базилевская. Э. Р. )... о которой я знала... только то, что она занимается 'благотворительностью', правда больше крикливой... позвонила мне по телефону: 'Милая, приезжайте немедленно ко мне!'... 'А что такое?' - спросила я, крайне удивленная ее просьбой. 'У меня сейчас одно очень важное лицо, которое вами заинтересовалось по вашей фотографии и требует вашего немедленного приезда'. Голос у Л. П. Б-ой был крайне нетерпеливый и взволнованный... 'Требует? переспросила я. - Это кто же? Министр какой-нибудь?' - 'Выше!' - получила я в ответ. 'Ну, великий князь?' - 'Выше!' - услышала я безнадежный стон Л. П. Б-ой, очевидно возмущенной моей недогадливостью. Меня взяло неописуемое любопытство. Что же это за тип? 'Требует' - и выше всего существующего 'высокого' в нашем понятии... Я поехала и, должна сознаться, подгоняла извозчика от нетерпения. Когда я вошла в переднюю, ко мне вышла взволнованная, раскрасневшаяся Л. П. Б-ая и торопливо сама стала мне помогать стаскивать шубу, даже калоши... 'Руку не забудьте поцеловать... он любит', - шепотом сообщила мне Л. П. Б-ая. 'Какая гадость! - подумала я, сразу разочаровавшись. - Поп!'... Л. П. Б-ая втолкнула меня в соседнюю комнату, оказавшуюся нарядной светлой спальней, с красивыми зеркалами, креслицами и кружевными подушками. Сидело несколько дам и два-три мужчины. Меня неприятно скорчило от пытливо уставившихся в меня серых, глубоких, небольших и некрасивых глаз... Растрепанный, в чудной шелковой сиреневой рубахе,
