- Что было? То и было, чего я всегда боюсь. Вначале все шло хорошо. Пришли мы неожиданно. Хозяин, тот, что земли у народа отбирал, и два жандарма с ним перепугались. Убивать я их не стал. Взял с бека слово, что он больше крестьян не тронет. А тронет, сказал я, разговор будет другим. Кажется, он меня понял. А не успели мы отъехать от села метров на двести, нас настиг отряд казаков. Их было человек двадцать, не больше. Но они хорошо воюют, Аллах-Верди. Мы дрались храбро. А эти особенно, но еле-еле отбились, потом ушли к лесу, захватив с собой раненого русского. Позже обменялись: они нам этих наших убитых товарищей, мы им - раненого. Впрочем, он был, кажется, уже мертв.
- Эх, меня там не было! - огорченно вздохнул Аллахверди.
- Дело не в тебе, - произнес задумчиво Гачаг Наби. - Не в тебе, не во мне и* не в десятках таких же героев. Мы к большой войне не готовы, а мелкая война мне не нужна. Не разбойники же мы. Уйти бы куда- нибудь, дать людям передохнуть, поучиться военному делу, а потом вернуться, поднять весь народ. Весь народ, Аллахверди! 'Иначе нет смысла драться!
- Ты великий вождь, Наби, - возразил Аллахверди. - Но ты сейчас не прав. Разве мы мало делаем? Мы держим в страхе Власти, мы мстим за несправедливость.
- Это нехорошо, Аллахверди. Я не хочу мести. Ступай, до завтра, Аллахверди, я очень устал сегодня.
Утром Аллахверди рассказал о последних событиях, о прибытии в Зангезур губернатора Гянджи, о новом пополнении солдат и о том, что Хаджар собираются перевести в другую камеру, так называемую 'расщелину смерти', куда при помощи подкопа уже не добраться. Гачаг Наби опустил голову и закрыл лицо ладонями. Весть сразила его.
Перед глазами встала эта страшная темница, о которой он уже слышал. Узкая расщелина в сырых скалах, по которым все время сочится вода. Острые выступы: нельзя ни повернуться, ни присесть, и там Хаджар, прислонясь к холодному камню, шепчет имя своего мужа, она верит ему, верит, что он придет, вызволит ее, и снова перед ней расступится день, блеснет солнце, зазеленеют травы, воздух напоит своим ароматом. И они будут счастливы, как были всегда вдвоем!
- Что будем делать, Аллахверди? - спросил Гачаг Наби через несколько минут.
- Я думал об этом дорогой. Прямой атакой тюрьму не возьмешь, у них артиллерия, расстреляют уже на подходах к городу. Ночной набег тоже опасен. В Гёрусе несколько эскадронов гусар. Это бравые воины, они могут смять нас. Во всяком случае, я распорядился, чтобы подкоп вели быстрее, может, мы еще успеем.
- А если нет, что тогда? Что я скажу своей совести, что я скажу народу?
- Тогда... Тогда надо брать в заложники как можно больше людей, губернатора Гянджи, его жену, князя Белобородова, а если удастся, и самого наместника.
- И самого царя, - усмехнулся Наби.
- У нас нет другого выхода, кроме как выкупить Хаджар. Без нее нам всем гибель.
- Выкупить... Кто ее станет выкупать за губернатора и его жену? На место одного генерала понаедут тысячи, вместо одного наместника будет сразу три, а вот Хаджар одна. И это они знают. Они никогда ее не отдадут. Они замучают ее. Они ее убьют.
- Подожди, Наби. Я понимаю, как тяжело тебе сейчас. Как можно спасти Хаджар? - Аллахверди стал загибать пальцы. - Штурм не пройдет, подкоп, если не успеем с ним, не поможет, подкупить в тюрьме никого нельзя, там есть один офицер, которого, кажется, ничем не купишь. Оставить Хаджар на произвол судьбы мы не можем. Остается одно - выкрасть губернатора, выкрасть еще несколько богатых людей.
Наби поднялся и пошел в сторону леса. Рядом шел Аллахверди. У самой опушки два молодых гачага спорили.
- Клянусь тебе, говорю, я его убил. Я выстрелил, и он свалился.
- Я же видел, что ты мне рассказываешь. Конь у него споткнулся, вот и упал он.
- Убил, говорю.
- А я говорю, не убил.
- Ты говоришь от зависти, ты врешь нарочно.
- Это ты лжешь! - и молодые люди схватились за кинжалы.
- Прекратить! - загремел Наби. - Мальчишки! Сейчас ступайте к Мирмамеду. Сдайте оружие. Будете два дня сидеть под стражей, потом отправлю домой!
- Гачаг! - сразу остыли юноши.
- Ни слова больше, - хмуро произнес Наби. - Сдайте оружие. Приду, проверю.
- У тебя совсем как в русской армии.
- Да, - с неожиданной запальчивостью сказал Наби. - Совсем как в армии. И будет как в армии. Я хочу создать великую народную армию, только так можно принести народу землю и волю...
Глава двадцать четвертая
Секретарь генерал-губернатора, свободный от поручений, целыми днями читал в библиотеке Белобородова, с которым понемногу сдружился, бродил по Гёрусу, завязывая самые разные знакомства, и даже успел влюбить в себя дочку армянского купца, того самого, у кого остановились Андрей и Людмила. Вечерами он записывал в дневник свои впечатления нервным, по-женски аккуратным почерком.
'Вчера поздно ночью, а может, было уже ближе к утру, мне послышался какой-то шум в комнате генерала. Я хотел сразу подняться, полагая, что с губернатором приключилось несчастье. Но не встал. Чуть позже, я все же не утерпев, прошел к комнате его превосходительства. Солдат спал на табурете, прислонясь к стене, не выпуская из рук винтовки. Я открыл дверь, вошел. Генерал был погружен в глубокий сон, без обычного своего храпа, я даже испугался: живой ли он? Но он дышал, грудь вздымалась.
Возвращаясь обратно к двери, я услышал приглушенные голоса - мужской и женский: они звучали в комнате врача. Я все понял. Мне стало обидно за себя и за генерала. В сущности это был хороший человек, и я поклялся помочь ему в беде. Солдат по-прежнему спал все в той же позе, с тем же выражением счастливого, успокоенного хорошим сном лица. Я не поленился, принес из своей комнаты дубовую палку, их у меня в комнате почему-то великое множество, для починки мебели что ли, осторожно разжал пальцы часового, при этом солдат мычал, но не просыпался, и вместо винтовки вложил ему в руку палку. Скучно порой - до ужаса!
Уснуть я, конечно, уже не мог! Читать тоже. Я думал о том, как все же и чем помочь губернатору. Ясно, что его ввели в какую-то игру, в которой он ничего не смыслит. Вообще, сейчас кругом творится такая бестолковщина, что нетрудно потерять голову. Гачаг Наби великолепен. Он действует в духе лучших традиций народных мстителей. Налетает, как ураган, на поместья имущих, отнятое делит между бедным людом. Правда, как это было всегда, во все времена, следом приходят войска, нещадно карают ни в чем не повинных простолюдинов, снова отнимают у крестьян все, что они получили от мятежников, а под этим предлогом и все остальное. Но уже то хорошо, что Наби внушает знати ужас, жидкая кровь беков бежит быстрее. Я не очень люблю низшее сословие за грубость, бестактность, необразованность, но меня радует каждое сообщение о набегах Гачага Наби.
Я ставлю себя на его место и чувствую страх. Это замечательный полководец, и, вероятно, благородный человек, несмотря на свою необразованность. Но что он будет делать дальше? Если он мечтает о народной войне против царизма, то, следовательно; не знает психологии крестьянства. Любой крестьянин дерется, как лев, когда речь идет о его клочке земли. Но стоит отойти ему в сторону на сто шагов, как начинается трусость и предательство. Странно, но крестьяне, желая хорошей жизни, думают, что ее кто-то обязан принести со стороны. Может, это от сознания, что они кормят и поят всех нас.
Здесь много слухов о так называемой 'кавказской орлице', жене Гачага Наби. Что за славная женщина! Слышал о ней много хорошего. Во всяком случае, хотелось бы посмотреть на эту героиню. Говорят, она на редкость красива, на редкость горда и умна.
Я пытался было, пользуясь именем секретаря губернатора, проникнуть в тюрьму и увидеться с 'орлицей'. Этого мне не удалось сделать, зато судьба подарила мне знакомство с редким человеческим экземпляром - капитаном Кудейкиным. Недюжинный ум, никакой совести в обычном понимании этого слова, сплошное бражничанье и исключительные дарования сыщика.
Он был пьян до ужаса, но головы не терял. Нечаянно я сказал ему, что пописываю в петербургские газеты, причем меня угораздило добавить, что в настоящее время я делало заметки об исключительном рвении властей в подавлении бунта. В каждом есть непонятное преклонение перед печатным словом, в
