- Неужели Хаджар не слышит меня? - думалось Наби в иные минуты.
Самое поразительное, что и сердце Хаджар в эти мгновения билось сильнее то ли ее сверхчуткий слух действительно улавливал далекие сотрясения, то ли некие таинственные волны, идущие прямо от сердца к сердцу, заставляли ее услышать то, чего человеку обычному услышать невозможно, но она теряла покой и принималась вздыхать, как если бы ее Наби вдруг оказался здесь, совсем рядом.
Хорошо все же, что Ало-оглы не видел ее в эти минуты. Горькое зрелище открылось бы ему - возлюбленная сидела в углу темного каменного мешка, закрыв лицо руками, и от каждого движения сотрясающегося худенького тела тихо позванивали цепи.
Да, да, цепи! Потому что теперь, после приезда генерал-губернатора, дабы принять все меры предосторожности/ тюремщики сковали ее по рукам, и по ногам. Кроме того, у ее камеры был поставлен специальный сторож, который должен был дежурить, не отходя, днем и ночью.
И все-таки она была не бессильна! Простим ей минутную слабость, которую никто не мог видеть. Не будем забывать, что Хаджар, хоть и гачаг, но при этом женщина! И к тому же прекрасная...
Заслышав тайные содрогания сердца земли, Хаджар веселела, опускала руки, открывая посветлевшее лицо -: и прислушивалась. Она гордилась любовью, которая заставила Наби спуститься в темную штольню - и переживала из-за той опасности, которой он подвергал себя ради нее.
Ей казалось, что звуки, открывшиеся ей, может услышать каждый. И поэтому, когда удары усиливались, она принималась расхаживать по своей темнице, чтобы звон цепей заглушал слабый стук кирки возлюбленного.
А Наби в эти минуты громыхал по скалистым выступам в глубине подкопа со все возрастающей силой. Иногда ему казалось, что этот подземный путь не пройти никогда и надо бы не бросаться в эту затею с головой, а поискать иные возможности.
- Работай, работай руками, Наби! - говорил он себе,- но и о голове своей не забывай. Ей тоже не пристало сейчас прохлаждаться без дела. Проиграть этот бой нельзя. Лучше сразу бросить под ноги врагам свою шапку, признав, что утеряна честь и доблесть, а значит, что легендарного Гачага уже нет. Есть бывший чобан Наби, который не сумел стать никем другим, только расхвастался на все окрестности и опозорил честное имя своих отцов и прадедов.
И снова звенела его кирка, мерно взлетая и опускаясь вновь. Ах!
Ах! Ух! Ууух!
Пока грунт был помягче, кто только не побывал здесь, в подкопе! И Аллахверди работал, и Томас, и Гоги, и Андрей! Даже женщины, Людмила и Тамара, сделали все, что было им под силу.
Но теперь, когда впереди почти сплошь скала - никто не мог ничего поделать. Следовательно, он, Наби, должен суметь. Ведь не продлится эта проклятая каменная складка до самой тюрьмы! Ах! Ах! Ух!
Когда он останавливался на миг, чтобы перевести дыхание и прислушаться ему казалось, что он уже совсем у цели, что он даже слышит звон цепей, доносящийся из темницы. Ему казалось, что он уже ощущает дыхание возлюбленной, долетающее до него сквозь толщу камня!
И если кто-нибудь скажет, что это невозможно - мы вынуждены будем согласиться, указав при этом - да, невозможно, потому что никто из нас не Гачаг Наби и не ждет нас там, впереди, прекрасная Хаджар, жаждущая освобождения!
Он был герой - нельзя нам забывать это! Он был не такой, как все. Время возложило на его плечи безмерный груз - и он нес его достойно.
Какой смысл в спокойной, серенькой жизни, когда не знаешь ни треволнений, ни ярких страстей? Что толку, если долго и безмятежно катятся тусклые годы, которые, проходя, никакого следа за собой не оставляют? Лучше уж недолго прожить, но так, чтобы каждый день можно было посчитать за месяц! Вот потом и прикиньте, кто прожил дольше - хилый старец с морщинистым лицом, сидящий на камне у околицы селения, опершись на старый, отполированный его руками посох или юный джигит, сброшенный с коня шальной пулей во время жаркой схватки? Вот то-то.
Потому-то и оказался в этот момент в подкопе славный Ало-оглы, спустился в него так, что никто этого не успел заметить - ни хитрая толстушка Айкануш, недоумевавшая, куда делся случайный гость, ни Карапет, который уже снова подымал крышу утлой хижины своим богатырским храпом - словом, никто.
Он сражался один на один со своей бедой, и никакой див не мог бы остановить его в этот решающий многое момент. Обратной дороги не было! Победить - или умереть. Не умереть - значит, победить.
И он рубил, рубил, рубил...
Глава пятьдесят третья
Вот кто не мог найти себе места от злобы - это тот, кого называли 'око государево'. Подумать только, он, которому столько доверено - и не может попасть на прием к генерал-губернатору! Нет, за этим что-то стоит. Надо только понять, что именно.
'Не для себя же, в конце концов я стараюсь,- думал Николай Николаевич, кривя при этом душой,- о пользе Отечества приходится думать. Выслушай генерал-губернатор того, кто умел видеть больше других - узнал бы для себя много полезного'.
Однако губернатор почему-то решительно отказывался от встречи, и неугомонный шпик продолжал нескончаемую слежку за каждым, кто казался ему подозрительным.
Сегодня счастье, казалось, улыбнулось ему. Он углядел человека, который был очень похож на Гачага Наби! Соглядатай долго крался за ним следом, видел, как тот подошел к хижине Карапета - и вдруг исчез, словно сквозь землю провалился. Да, да, словно сквозь землю!
Он и не подозревал, как близко подошел к истине...
- Досадно - подумал Николай Николаевич.- Что же делать? Побеседовать по душам с женой ключника, с которой незнакомец явно о чем-то говорил?'.. Но эта женщина такая хитрая бестия, что кого хочешь обведет вокруг пальца. Нет, допросить ее стоит - но потом, а то как бы не спугнуть зверя!
Чутье верно подсказывало шпиону - он на верном пути. А так как отсюда нет другой дороги, кроме тропки, вьющейся через дубовую рощу, то нужно устроить здесь засаду и ждать, сколько понадобится. Хоть целые сутки.
Он устроился поудобнее и погрузился от нечего делать в свои размышления, дабы скоротать время. Хорошо, что никто не мог прочитать, что за черные мысли бродили в этот тихий час в столь изощренном и злобном проходимце!
Всех, с кем он имел дело, Николай Николаевич считал либо бездельниками, либо предателями. Все уездное и губернское начальство таково!
Сладко едят, вкусно пьют, ходят по дорогим коврам, позванивая своими крестами, полученными бог весть за что, поскрипывают дорогими сапожками из тонкой кожи! А он вынужден торчать здесь, в темноте, как ищейка, как безродный пес, вынюхивая и выслеживая. Хорошо еще все обошлось с этими 'новыми мусульманами'. Ну, посудите сами, можно ли призвать к порядку и держать в повиновении этот дикий край, если каждый - хоть губернатор, хоть уездный начальник - все заняты только тем, что ублажают собственные персоны, кто во что горазд!
Этот старый дурень губернатор, судя по всему, видит только пышный турнюр своей жены и ни на что иное не желает обращать внимания! Влюблен, как мальчишка, старый хрыч, совсем из ума выжил. Только поглядеть, как он прогуливается по веранде дома рядом со своей благоверной - то к тонкой талии прикоснется, то локон ей поправит! Тьфу!
И полковник Белобородое не лучше. У него, правда, свой бзик.
Этот в либерала играть изволит. Книжки почитывает, с чиновниками душеспасительные беседы ведет.
Совсем заелись знатные господа, прямо скажем. Утратили добрый солдатский дух, попусту время тратят, которое надо бы с умом употребить на службу государеву... Он, только он, 'око государево', может сделать что-либо путное в этом разложившемся уезде!
Затеяли, понимаете ли, игру в демократию. Норовят подластиться, поладить с местным населением, тупыми туземцами. А что с ними ладить? Они все равно добра понять не смогут! Нет, пустое дело играть в 'кошки-мышки' и с местными беками, и с лихими гачагами. Ну, с этими-то все до конца ясно. Самые откровенные разбойники, какие во все века бывали. С этими должен быть вообще один разговор - за ворот и- на фонарь!
Постепенно все более распаляясь, соглядатай уже не мог остановиться.
- А те, кто окопался в канцелярии наместника? И в департаментах Петербурга? Они куда смотрят? Что
