Нетрудно представить себе, как развивался бы такой разговор между владетельным властелином душ и судеб народов кавказских и его томной супругой, накинувшей небрежно на плечи шелковый нухинский платок с набивным старинным узором:
- Сударыня! Что вы заговорили о глазах этих дикарей? Удалось вам прочесть в них что-либо такое, что не сказали их дерзкие уста?
- Нет, сударь, и уста их, и глаза говорят одно и то же. В них бунт и непокорность.
- Да, сколько хлопот нам было с ними... Да что - нам! Его Величество император, и тот, говорят, не мог спокойно спать, пока они бродили на свободе!
- Ничего, генерал! Зато как обрадуются теперь в Петербурге, когда, словно диких зверей в клетке, к ним в покои доставят этих одержимых... Может, вспомнят они в этот прекрасный миг о заслугах гянджинского генерал-губернатора, которого вдохновляла на подвиги его нежная супруга!
- Вы правы, дорогая. Все именно так и должно быть.
... Да, примерно такой разговор может состояться в губернаторских апартаментах, если... Но этого 'если' допустить ни в коем случае нельзя!
Нужно сказать, что в то время, пока друзья Гачага Наби обсуждали, какая беседа усладит слух генерала в случае удачи,- именно в тот же самый момент! действительно между супругами происходил весьма содержательный разговор. Правда, в куда менее официальной обстановке, чем это предполагали обитатели пещеры.
Огни в генеральской спальне были притушены. Громадная двуспальная кровать под балдахином одиноко высилась в центре комнаты. Маленькая лампадка на стене бросала мерцающий свет на старую икону, и глаза святого были мученически подняты к небу.
С кровати доносился негромкий шёпот. Не стоило бы вслушиваться в него, но сразу скажем - не пылкие речи любви раздавались там. Совсем нет.
- Да, нужно сказать, что поход неудачен. Трудность за трудностью! Никогда со мной такого не было... Не дай бог, если он кончится так, как начался... сокрушенно говорил генерал-губернатор своей жене.
Та и не думала его успокаивать:
- По-другому и быть не могло!
- Почему это?
Княгиня Клавдия даже приподнялась на локтях и попыталась вглядеться в лицо супруга, скрытое полумраком.
- Вы уже потеряли голову, мои шер. Возьмите себя в руки! Не то...
- Даже смерть от твоей руки будет для меня радостью, милая. Генерал посмотрел на нее нежно:
- Ты мое единственное утешение, Клавдюша. Бог послал мне ангела, чтобы скрасить мои последние годы. Клавдия склонила голову кокетливо:
- Что-то вы все о божественном! И слишком редко в последнее время спускаетесь на нашу грешную землю...
С этими словами она положила мягкую душистую ладонь на щеку генерала. Он почтительно поцеловал пухлую ручку.
- Столько несчастий в последнее время, дорогая... Тут не до любви. Того и гляди, влезет в комнату - да хоть в эту спальню какой-нибудь башибузук и ...
Оба сиятельных супруга опасливо покосились на высокие окна, затянутые тяжелыми плотными шторами.
Однако слова генерала не охладили пыла Клавдии Петровны.
Конечно, губернатор все понимал. Но в последние дни никакие ухищрения жены не вызывали в нем прилива страсти. Раньше в ее объятиях он всегда находил утешение и обретал душевное спокойствие. О, Клавдия Петровна была волшебницей! Ей было, казалось, ведомо и подвластно все... Однако сейчас самые благоуханные воспоминания оставляли генерала холодным.
Подумать только! Ему, самому высокопоставленному лицу в этих бескрайних просторах - и довелось выслушать порицание, переданное от имени монарха специально присланным для того высокопоставленным лицом! Да только ли это... Мелкие уколы самолюбию, большие неприятности по службе - нет, решительно, жизнь стала невыносимой. А тут еще жена со своими вполне законными претензиями!
Когда-то генерал был могучим воином и прекрасным мужем. Жена не может пожаловаться, что он не принес ей счастья. Более того, он знал, что она удивлялась бушевавшим в нем молодым силам. Однако - годы есть годы. Любой источник иссякает. И если столько энергии отбирает у него эта возня с поимкой разбойников, наказанием преступников, обузданием непокорных - то не придется ли его пылкой супруге искать себе утешения?
Мысль эта показалась князю непереносимой. И тем больше поднялась в нем ярость к тем, кто не давал ему спокойно прожить оставшиеся годы. Да, этот неугомонный Гачаг Наби не утерял вкуса к жизни и пылкой любви к Хаджар - он был готов на все, чтобы вызволить ее из душной темницы и расстелить перед ней, как в молодости, мохнатую черную бурку - и вместе с тем он был источником тех бед, которые холодили кровь губернатора и заставляли дрожать его руку, бессильно замершую на плече у красавицы Клавдии. Можно ли перенести такое?
Глава пятьдесят шестая
Тот, кого называли 'оком его величества', тоже пребывал не в лучшем состоянии духа. Он не впал в уныние, как генерал-губернатор, но тоже забыть не мог о своих неудачах, которые всерьез отравляли ему существование. Задержка при движении по служебной лестнице - это больше, чем просто потеря времени. Это грозный предвестник куда более тяжелых испытаний. С таким положением дел надо кончать - и немедленно.
Эти мысли не давали покоя.
Чтобы выследить, наконец, таинственного незнакомца, сыщик устроил себе скрытно гнездо в дубовой рощице, откуда просматривались подходы к 'черной пещере', в том числе и тропка, ведущая от хижины Карапета.
Однако ожидание охотника было бессмысленным. Дичь не могла попасть в его искусно расставленные силки. Гачаг Наби никогда не боялся риска, но он был умен и прекрасно понимал, что делает и зачем. Ради одного разговора с Хаджар он многое мог поставить на карту, но задерживаться в этих местах было бессмысленно. Столько людей, судьба которых переплелась с его судьбою, оказались втянутыми в бурно развивающиеся события! Нужно было подумать и о них. Андрей и Людмила, приехавшие к нему от имени тех, кто назывался 'новыми мусульманами', Гогия и Тамара, проделавшие столь непростой путь, - все они, конечно, измучены ожиданием и беспокойством. Гачаг Наби не хотел давать друзьям повода для упреков.
К этому времени многое изменилось в судьбе самого Гачага и в отношении к нему народа. Раньше жизнь его принадлежала только ему самому. Он был человек, каких много - роста среднего, волос густой, лицом - типичный горец. Но теперь, когда слава его возросла и о нем стали слагать легенды, выяснилось, что росту он великанского, плечи - косая сажень, а сила в нем такая, что гору может свернуть, если она станет у него на пути. Так думали не только в Зангезуре, и не только в Закавказье - до Ирана докатилась весть о том, что есть такой Гачаг Наби, и туда доходили отголоски его подвигов.
Конечно, все эти рассказы имели под собой и реальную почву.
Сила Гачага Наби была велика, потому что дух его был несокрушим, потому что народ поддерживал его и шел за ним. Когда приходил час сражения, Гачаг Наби метал молнии в своих врагов и, казалось, само небо сражается на его стороне. Когда приходило время скрыться, то Гачаг Наби исчезал бесследно, казалось, даже мышиная нора может послужить ему надежным укрытием.
Он был героем, которому ни к чему всякого рода мишура. Вынь из блестящего мундира генерал- губернатора гянджинского! Что останется? А Гачаг Наби всегда в простой крестьянской одежде, или в рубище нищего бродяги - и все же он слава и гордость народа!
Как ему удавалось никогда не терять собранности, гордости, упрямого стремления довести все задуманное до конца? Гроза и буран - вот его стихия. Невзгоды не выбивали его из седла, а только давали возможность глубже ощутить радость жизни!
Самое поразительное - таких, как Гачаг Наби, уничтожить уже нельзя. Пока они живы - они в седле. Но если все-таки сразит их подлая пуля или сломит превосходящая вражеская сила - то и гибель героя станет источником мужества для оставшихся и опорой для всех слабых и обездоленных. Даже враги не могут скрыть своего уважения к героям и, если не склоняют голову перед местом их последнего упокоения,- то со
