Полковник пожал плечами.
- Только в тех случаях, когда он взбешён! - продолжала Мария свистящим шепотом.
- Что из этого следует?
- Да то, что взбешён он по вашей милости и не замедлит отыграться!
Полковник опять ухмыльнулся.
- Может быть! Если успеет. Ведь может и не успеть, пока... Пришел черед жены недоуменно пожать плечами.
- У меня есть основания думать, что к нему будут применены самые суровые меры.
- Откуда вы' это взяли?
- Оттуда! - возвел глаза к небу полковник, но жена сообразила, что не ангелы небесные внушили ее супругу столь крамольные мысли.
- Что ж, я буду рада, если его расстреляют! Он того заслужил. Подумать только, какой позор...
- А если при этом прихватят и вашего мужа?
- О, я буду благословлять этот день!
- Но ведь возможен и другой исход, - поддразнил разгневанную Марию Белобородое. - Может, меня, как вольнодумца, сошлют в Сибирь, и вам придется сопровождать меня по благородному примеру княгини Волконской и других жен декабристов!
- Ну, уж нет! - возразила она. - Я бы этих родство забывших аристократок тоже вздернула рядом с самыми опасными преступниками!
- Вы опасный враг, Мария!
- И не скрываю этого! Я враг вам на всю жизнь!
- Но - стоит ли тогда опираться на мою руку в этой траурной процессии?
- Не о вас скорбят сегодня собравшиеся, потому я здесь...
- А может, вы держитесь за меня потому, что то же самое делает супруга его превосходительства, шествующая рядом с губернатором? I Мария вздернула нос.
- Вот уж, не образец для подражания!
- Что так?
- Жена губернатора - и является на людях с мусульманским платком на голове! Где же ее приверженность русским обычаям?
- Мария! Не забывай, что не следует быть католиком более, чем папа римский!
- Мне не нужны ваши шутки, Сергей Александрович. У меня есть убеждения, и не вам с ними спорить.
- И предел ваших желаний...
- Да, да! Я хотела бы видеть как весь мусульманский мир корчится под могучей пятой святого Георгия Победоносца и попирается копытами его коня!
Белобородое кивнул в сторону гроба:
- Но за господство надо платить, не так ли?
- Пусть! И даже не кровью одного, самого хорошего человека, а тысячами жизней! Если потребуется - нашим солдатам не привыкать умирать на полях сражений...
Белобородое не сумел удержаться от ехидного ответа:
- Стоит ли браться за столь широкие завоевания, моя воинственная Афина, если с кучкой разбойников наша империя не в силах справиться?
- Ничего...
Уездный начальник насторожился:
- О чем это вы? Не собираетесь ли схватиться с 'кавказской орлицей'?
- Вы угадали. Именно с ней. Сама, собственноручно!
- Как?
Мария посмотрела на него уничтожающе:
- Ничего нет проще. Получу у губернатора разрешение побывать у заключенной - а дальше она в моих руках!
Белобородое дернул локтем так, что разбушевавшаяся супруга споткнулась:
- Не вздумайте и впрямь сотворить какую-нибудь глупость! С Гачагом Наби шутки плохи, сударыня!
К этому времени процессия подошла к церкви и потянулась в ее полутьму, где мигали слабые огоньки свечей. Генерал-губернатор подошел к гробу, склонил голову - и тут тошнотворный запах, преследовавший его все эти дни, ударил в нос. Генерал сделал было шаг к выходу - но не посмел, остановился на миг в нерешительности - и вдруг заплакал, низко опустив голову. На него смотрели недоумевающе - это не было сдержанное рыдание мужчины, потерявшего близкого друга, или скупые слезы фарисея, выставившего напоказ мнимое горе. Губернатор рыдал, как ребенок, навзрыд, непристойно, заливаясь мальчишечьим всхлипывающим плачем.
Не об 'оке его величества', он, конечно, плакал. О себе. О своем дне сегодняшнем, а пуще того, о том, что ждет его завтра.
Глава шестьдесят вторая
Нельзя сказать, что Гачаг Наби был бездумным храбрецом, которым владеет только голос сердца без участия рассудка. Совсем не так. Он, конечно, понимал всю тяжесть сложившегося положения. Теперь его врагами становились все начиная от наместника и генерал-губернатора до местной знати. Любой хан или бек с радостью пожертвует жизнями десятка своих подданных, дабы изловить опасного государственного преступника и тем возвыситься во мнении начальства.
Пожалуй, единственная кучка состоятельных людей, не пылавших желанием принять участие во всеобщей погоне, были армянские купцы. Эти уже все рассчитали, все прикинули на счетах - косточка влево - ловить, косточка вправо - сидеть и делать вид, что ничего не происходит... Вправо получалось куда больше резонов. Что купцу государева благодарность? Шубы из нее, как известно, не сошьешь...
Но и эти никак не могли и не хотели демонстрировать свое особое отношение к происходящему - зачем гусей дразнить! Потому и они облеклись в траур и, причитая, всячески выражали свое сочувствие господину генерал-губернатору. Можно было подумать, что плачут кровавыми слезами по поводу потери, которую понесло славное российское офицерство.
Но эти хоть знали, где и когда стенать. Они находили способ так пройтись по улицам Гёруса, чтобы простой люд увидел и понял - им, людям деловым, эти игры в убийства и погони вовсе ни к чему. И что смертью этого пронырливого негодяя они, может, даже довольны.
А что? Ведь не будет губернатор всю жизнь держать войска в Зангезуре! Сегодня у нас убили, завтра в другом месте ножичком побалуются... Тогда заиграет полковая музыка, затопают сапоги уходящих, помаячит вдали щетка примкнутых штыков над походной колонной - и до следующего события!
Вот тогда на опустевшие дороги выйдут, как волки перед рассветом, ночные люди. Будут принюхиваться к недавним следам, распознавать - а кто здесь особо злорадствовал? А? Потом будут гореть лавки, мычать угоняемый скот, плакать купеческие дочери... Нет уж. Нужно так, чтобы и нашим, и вашим. Чтобы волки были сыты и овцы целы.
Да, ведь дубов в зангезурских лесах - не перечесть, хватит не на одну сотню гробов. И гвоздей Томас тоже может выковать столько, что всему купеческому сословью достанется!
Умный человек на этом не остановится. То ли заметили ночные люди его лояльность, то ли не углядели в суматохе... Для верности нужно и следующий шаг сделать.
И вот уже пробираются тайные гонцы, разыскивают по селам в старых мазанках тех, кто может снести Гачагу Наби приятную весть - такой-то купец велел передать, что он и сам из народа, потому сочувствует ему всей душой. Больше того - и сердцем, и потрохами купец с ним. Прямо готов бы тоже взять кинжал и присоединиться к Ало-оглы в его отчаянных набегах. Одна беда - годы не те. Зато - чем богаты, тем и рады. Может, нужно Гачагу Наби золото? Пусть только моргнет. Пусть назовет любую сумму, которая нужна, дабы выручить из темницы нашу славную Хаджар. Мы ведь, купцы, всей душой преданы делу кавказских народов, не гоняемся, как некоторые, за золотыми погонами.
Мы всех любим - мусульман и христиан, армян и грузин, чеченцев и лезгин... Лишь бы везли сюда караваны шелк из Ирана, атлас из Самарканда, парчу из Сирии.. Чтобы все могли есть, пить, покупать... А если у кого покупать не на что - мы и ссудить готовы за ничтожные проценты... Нам ведь ничего не надо, лишь бы каждая сделка приносила хоть чуточку прибыли. Если не чуточку, а больше, мы, естественно, не в
