ДЭНИЕЛ
Толпа, словно жидкость, плескалась между бесцветных стен длинного изгибающегося вестибюля. Через входные двери вливался поток подростков в костюмах, приготовленных для Хэллоуина; за желтыми париками, черными атласными плащами – «клыки, пятьдесят центов», – глянцевыми программками выстраивались очереди. Куда ни глянь – повсюду белые лица, ярко накрашенные глаза и губы. Иногда на глаза попадались группы мужчин и женщин, облаченных в настоящие одежды девятнадцатого века, с безупречно наложенным гримом и тщательно причесанными волосами.
Женщина в бархатном платье подбросила в воздух над головой множество розовых бутонов. По ее пепельного цвета щекам стекала нарисованная кровь. Все рассмеялись.
Он ощущал запахи грима и пива, такие отвратительные и чуждые теперь его восприятию. Стук бьющихся вокруг сердец отдавался в его нежных барабанных перепонках тихим, восхитительным громом.
Должно быть, он рассмеялся вслух, потому что Арман резко ущипнул его за локоть.
– Дэниел!
– Виноват, босс, – прошептал он, хотя не видел в этом ничего особенного. УЖ и посмеяться вслух нельзя, тем более, когда вокруг столько забавного? В любом случае никто не обращал на них внимания; все смертные поголовно нарядились в маскарадные костюмы, и в этой толпе Арман и Дэниел внешне ничем не отличались от остальных: два бледных неопределенного вида молодых человека в черных свитерах, джинсах и синих шерстяных матросских шапочках, частично скрывавших волосы; глаза они спрятали за темными очками.
Арман выглядел рассеянным – он опять к чему-то прислушивался. Дэниел никак не мог понять, почему он должен чего-то бояться. Он получил, что хотел. «Вы мне больше не братья и сестры!»
Чуть раньше Арман сказал ему: «Тебе предстоит многому научиться». Это касалось охоты, обольщения, убийства, потока крови, несущегося сквозь его жадное сердце. Но после напрасных и неуместных мучений, которые Дэниел пережил в момент первого убийства – тогда он за несколько секунд ощутил всю бурю эмоций, от содрогания и чувства вины до экстаза, – он вел себя вполне естественно для противоестественного существа.
А полчаса назад в развалинах возле парка они отыскали двух прелестных бродяжек – в заколоченных досками помещениях заброшенной школы нашли себе приют детишки; они спали в мешках или на половичках, а в маленьких консервных банках готовили себе пищу, украденную со складов в Хайт- Эшбери. На этот раз он не испытал внутреннего протеста – только жажду и все усиливающееся ощущение неизбежности и совершенства этого акта; а еще осталось воспоминание о необыкновенном, ни с чем не сравнимом вкусе. Скорее! Но Арман превратил охоту в настоящее искусство, не имевшее ничего общего с лихорадочной спешкой предыдущей ночи, когда вопрос времени имел критическое значение.
Больше всего Арману нравилось молча стоять возле какого-нибудь дома в ожидании тех, «кто хочет умереть», а потом посылать им безмолвный призыв. И они приходили! И в этой смерти присутствовали покой и безмятежность. Он рассказал, что когда-то давным-давно пытался научить этому Луи, но Луи счел такое поведение отвратительным.
И конечно же, словно загипнотизированные музыкой Крысолова из сказки, из боковой двери показались одетые в джинсу ангелочки: «Да, ты пришел, мы знали, что ты придешь...» Под монотонные унылые приветствия их провели вверх по лестнице в гостиную, отгороженную подвешенными на веревках солдатскими одеялами. Подумать только! Умереть в такой помойке, где сквозь щели в фанерных стенах мелькают фары машин!
Горячие грязные ручки вокруг шеи Дэниела; тошнотворный запах гашиша в волосах; танец, прижатые к нему бедра... и его клыки, впивающиеся в ее плоть. «Ты любишь меня, сам знаешь, что любишь», – сказала она. И он с чистой совестью ответил: «Да». Неужели всегда будет так хорошо? Он сжал ладонью ее подбородок снизу, запрокинул ей голову, и смерть с удвоенной силой полилась ему в горло, проникла в желудок, по всему телу – от чресел до мозга – расползался жар.
Он выпустил ее из рук. Слишком много, и все равно недостаточно. На секунду он вцепился в стену – ему показалось, что она тоже из плоти и крови, а все, что состоит из плоти и крови, могло принадлежать ему. Осознав, что больше не голоден, он испытал настоящее потрясение. Он полностью насытился, и впереди его ждет сотканная из чистого света ночь. Вторая малышка тоже мертва – как спящий ребенок, свернулась на сером полу. А в темноте светится лицо наблюдающего за ним Армана.
Гораздо сложнее оказалось избавиться от тел. Прошлой ночью, пока он плакал, все свершилось без его участия. Новичкам везет. На этот раз Арман сказал: «Не оставлять следов означает не оставлять никаких следов». И они вместе спустились в подвал, чтобы похоронить их под полом старой котельной, а потом аккуратно уложили плиты на место. Даже при их силе это была нелегкая работа. Так противно было дотрагиваться до трупа. «Кем же они были?» – этот вопрос мелькнул у него в голове лишь на секунду. Два падших существа в яме. И никогда уже не будет «сейчас», не будет дальнейшей судьбы. А бродяжка прошлой ночью? Ищет ли ее хоть кто-нибудь? Он вдруг заплакал. Услышав собственный плач, он поднял руку и коснулся катившихся из глаз слезинок.
– А ты как думал? – резко спросил Арман, заставляя его помогать укладывать плиты. – Это тебе не дешевый роман ужасов. Не научишься скрывать следы убийства – останешься голодным.
Здание кишмя кишело отпрысками смертных, которые даже не заметили, как они украли ту одежду, что сейчас была на них – молодежные шмотки, – и через сломанную дверь вышли в переулок. «Вы мне больше не братья и сестры!» В лесах всегда было полно нежных существ с оленьими глазами, по чьим сердцам плакали стрелы, пули и копья. Он наконец-то осознал свою истинную сущность: он всегда был охотником.
– Ну как, со мной теперь все в порядке? – спросил он Армана. – Ты доволен?
Хайт-стрит, семь тридцать пять. Машины стоят бампер к бамперу, на углу истошно вопят наркоманы. Почему бы им не пойти прямо на концерт? Уже пускают. Он просто сгорал от нетерпения.
Но Арман объяснил, что неподалеку, за квартал от парка, находится дом общины, большой полуразрушенный особняк, и кое-кто по-прежнему остается там и замышляет уничтожить Лестата. Арман хотел хоть на минуту подойти поближе и понять, что все-таки происходит.
– Ты кого-то ищешь? – спросил Дэниел. – Ответь, ты мной доволен или нет?
Он так и не смог уловить, какое именно выражение мелькнуло на лице Армана – не то удовольствие, не то похоть. Арман увлекал его все дальше и дальше по грязному тротуару, мимо баров, кафе, магазинов, заваленных вонючей старой одеждой, клубов по интересам с золотыми надписями на жирных стеклах, за которыми фанаты позолоченными деревянными мечами разгоняли клубы дыма, а в жарком полумраке медленной смертью умирали в горшках папоротники. Мимо первой стайки маленьких детей – «Игрушка или угощение!» – в сверкающих блестками костюмах из тафты.
Арман остановился и мгновенно оказался в окружении крошечных, обращенных вверх личиков, полускрытых купленными в магазине масками, – пластиковых призраков, вампиров, ведьм, при виде которых его карие глаза засветились теплом, и он обеими руками насыпал в их мешочки от конфет серебряные доллары, а потом потянул Дэниела дальше.
– Меня вполне устраивает то, каким ты получился, – ответил он шепотом и неожиданно улыбнулся. – Ты мой первенец... – И словно что-то вдруг сдавило ему горло, он стал оглядываться по сторонам, как будто загнанный в угол. Тон его вновь стал деловым: – Потерпи. Помни, что я опасаюсь за нас обоих.
«О, вдвоем мы достигнем даже звезд! Ничто нас не остановит. Все призраки, бегающие по этим улицам, смертны!»
И тут взорвался дом общины.
Сначала он услышал взрыв, а уже потом увидел, как в воздух стремительно поднялся столб пламени и дыма, сопровождаемый громкими, пронзительными воплями, которые прежде он никогда бы не смог различить, – крики сверхъестественных существ подобны звукам, издаваемым скручивающейся в костре