'Буколик' (идиллическое название беспощадно правдивой книги о жизни крестьян) Жюль Ренар посвятил Франсуа Ренару, 'который был мудрецом'.
Мать Ренара в последние годы жизни, по-видимому, была на грани умопомешательства. В одну из своих дурных минут она упала в колодец. По некоторым показаниям биографов можно заключить, что и тут было самоубийство.
Но вернемся к детским годам Ренара. Девятилетний Жюль и его брат были отправлены в город Невэр, административный центр департамента Ньевр. Учились в лицее, а жили в пансионате господина Ригаля, которого Ренар запомнил как внимательного и неглупого воспитателя. В 1881 году, семнадцатилетним юношей Ренар переехал в Париж для продолжения учения. Еще в Невэрском лицее Жюль отказался произнести речь в честь директора, о чем сообщил в письме отцу в следующих выражениях: 'Нужно совсем лишиться чувства собственного достоинства, чтобы забыть, что слова должны служить нам только для выражения правдивых и искренних мыслей'. Педагоги Парижского лицея также не понравились Жюлю, а он им. Лицейский словесник находил, что сочинения Жюля Ренара 'тяжелы, перегружены, напоминают немецкий слог'. Пытаясь острить, гимназический стилист сравнивал фразу Ренара - а Жюль и тогда уже любил потрудиться над фразой - с формулами врачей и фармацевтов. Впоследствии Жюль Ренар с гордостью вспоминал этот отзыв, находя в нем признание ясности и точности своего стиля.
Поступая в лицей, Ренар надеялся подготовиться к испытаниям в Эколь Нормаль - известный педагогический институт, из которого вышло немало образованных молодых людей, оставлявших педагогику и философию ради литературы. Но затем Ренар отказался от Эколь Нормаль, ограничившись средним образованием. Не хватало средств, а рано начавшаяся литературная деятельность не поправила материального положения Ренара.
Парижская юность Ренара вплоть до женитьбы (он женился в двадцать четыре года) прошла в непрерывных поисках работы, в унизительных канцелярских занятиях. Пересиливая себя, он просит денег то у отца - на что решался редко, то у замужней сестры Амелины; к ее помощи приходилось прибегать чуть ли не каждый месяц. При этом он не забывал объяснить: без свежих перчаток и модного галстука не явишься ни в приемную депутата, избранника родного департамента, ни даже в канцелярию угольной компании или компании по эксплуатации недвижимого имущества. И тут и там Ренара обманывали по многу месяцев, прежде чем ему досталась должность регистратора-контролера. Отец присылал тридцать пять франков в месяц, из которых третья часть шла на оплату жалкой конурки. Своими жизненными удачами Ренар считал в то время, во-первых, гувернерство при детях некоего господина Лиона, хотя тот забывал ему платить, и, во-вторых, случайную работу на приморском курорте Барфлер. Какой-то делец поручил начинающему литератору написать книжку о мебели и предоставил в его распоряжение дачу в Барфлере. История этой литературной поденщины послужила канвой для единственного опубликованного Жюлем Ренаром при жизни романа 'Паразит'.
Молодой Ренар писал и печатал очерки, рассказы, миниатюры, которые впоследствии вошли в сборники 'Рассказы о моем крае', 'Ясный глаз', 'С потайным фонарем'. Первоначально он посылал их в газеты Ньевра. Жизнь Ренара и творчество так неразрывно связаны с его 'малой родиной', что нельзя не рассказать о ней читателям дневника.
В феодальные времена земли Ньевра с богатыми заливными лугами по берегам Луары находились в монастырском владении. Позже сюда пришли, отвоевавшись в дальних походах, дворяне; воздвигались замки, новые церкви.
Главным занятием луарцев испокон века была рубка леса, сплав по Луаре. Классическая земля художников, бунтарей, 'своевольных' мужиков, острых на язык, с ясной головой... Читая о них 1, вспоминаешь знаменитого роллановского 'курилку' - Кола Брюньона. Кламси, откуда родом Кола Брюньон, находится в северной части того же департамента Ньевр. Ренар любил на прогулках добираться до Кламси, выступал там с лекциями для крестьян.
1 В частности, в книге Анри Башлена о Жюле Ренаре.
С детских лет жители Ньевра привыкли стоять рядом с отцами в лесу и на плотах. В хрониках Великой французской революции 1789 года упоминается о том, как 'эти ужасные сплавщики и плотогоны из Ньевра, привыкшие орудовать багром и секирой', добрались до Парижа и, угрожая дубинами, добивались выдачи им на расправу чиновников и владельцев дровяных складов, по вине которых жили впроголодь. Республиканские традиции дали себя знать в дни государственного переворота, совершенного Наполеоном III 2 декабря 1851 года. Из книг Ренара видно, что и позже, когда 'республиканская партия' стала в значительной мере партией провинциальных либералов, в народе продолжало жить упрямое угрюмое бунтарство. Подогревались эти чувства крайней бедностью, нищетой, укрытою в маленьких крестьянских домиках. Городки и деревни Ньевра не очень изменились за долгие десятилетия. Книги можно было достать только на железнодорожной станции. Редко кто выписывал прессу из Парижа. Жюль Ренар - внук крестьянина и сын мелкого деревенского рантье - понимал, сколь бессмысленно хождение в народ, носившее во французских условиях безобразно филантропический характер. Он не был похож и на своего земляка, также писателя из крестьян, Клода Тийе, который совмещал социалистические симпатии с христианскими утопиями. В молодом Ренаре революционные традиции оборачивались стихийным бунтарством. В зрелые годы он стал социалистом, 'естественно примыкая и разумом и чувством к делу трудящихся' ('Юманите').
Леон Гишар, лучший исследователь творчества и биографии Ренара, рассказывает: 'В 1902-1903 годах он вел своего рода войну за социалистическую республику, против помещиков и священников, за светскую школу, против конгрегаций, за мир, против войны. Будучи дрейфусаром, Ренар испытал на себе влияние Жореса; преображенный своим долгим пребыванием в среде крестьян, он страстно увлекся в последние годы своей жизни республиканскими и социалистическими идеями'.
Мудро оценивал Ренар и силу революционных традиций, и почти полную их исчерпанность в буржуазной среде. 'Стендалю казалось, - читаем в 'Дневнике', - что он задыхается от буржуазной ограниченности. Побывал бы он в Кламси!'
Гишар, конечно, прав, связывая идейное развитие Ренара с дрейфусарством. Но, как всегда, и в те годы общественное движение по-разному преломлялось в сознании разных людей. Для многих писателей пример Золя был прежде всего примером выполнения своего писательского долга. И даже людей равнодушных взволновал поступок Золя, который был известен прежде всего как писатель, как 'кабинетный человек' и вдруг - восстал!
Для Ренара в оценке поступка Золя не существовало тех проблем, которыми холодно увлекались эстеты. Они были шокированы 'отступничеством' Золя от заповедей чистого искусства, иными словами, его служением народу. А Жюль Ренар увидел в авторе 'Я обвиняю!' единомышленника, который помог осознать то, что нарастало в душе задолго до 'дрейфусиады'.
'Всеобщий и обязательный хлеб...', 'Разбудить все эти деревни' - это записывалось в 'Дневнике' еще до выступления Золя. А мысль взяться за общественные дела в деревне приходила Ренару также лет за десять до того. Движение дрейфусаров действительно стало гранью в развитии Жюля Ренара, но в дрейфусарстве, как известно, были наряду с прогрессивными сторонами также и свои слабости. Не вспомнив о противоречивости дрейфусарства, нельзя понять и его сложное воздействие на Ренара, как оно отразилось в 'Дневнике'.
Ленин, единственный, вскрыл диалектику этой общественной драмы, о которой во Франции написаны горы книг. Дрейфусарство, указывает Ленин, могло стать толчком к революционным событиям, но оно само пресекло созревание революционной ситуации. Анализируя это противоречие, Ленин объясняет его субъективным фактором, действиями социалистов, включая даже Жореса, которые ограничили, сковали дрейфусарство. Вместо того чтобы, используя общественный подъем, отстаивать интересы пролетариата, социалисты проявили излишнюю заботу об устоях буржуазной республики 1.
Помня исчерпывающий анализ Ленина, можно понять впечатление, которое слова и дела дрейфусаров производили на интеллигенцию, на писателей. Как раз наиболее прогрессивно настроенные, ожидавшие революционного катаклизма интеллигенты восприняли крах дрейфусарства, переход некоторых его лидеров с антиправительственных трибун в министерские кресла, как некую неудавшуюся революцию.
Ренар, взволнованный выступлением Золя, писал в 'Дневнике' :
'Я заявляю, что почувствовал внезапный и страстный вкус к баррикадам, и я хотел бы быть медведем, чтобы свободно орудовать самыми тяжелыми булыжниками. Раз наши министры плюют на республику, заявляю, что, начиная с сего дня, дорожу республикой, и она вызывает у меня уважение и нежность, как
