'Рыжик' не имеет ничего общего с натуралистическими летописями семьи, где реальные драмы, в которых повинен буржуазный порядок, затемнены схемами наследственности, биологизма. В 'Рыжике' - основа биографическая, а тема его значительно шире: она связана с историей французского общества.
'В буржуазных семьях 1864 года, - пишет Эрнест Рейно, - ребенок непрошеный гость... Мадам Лепик - не исключение'.
Надо сказать, что современная Ренару критика, воспринимавшая 'Рыжика' на фоне 'Паразита' и деревенских рассказов Ренара, оценила повесть в общем правильно, как нечто новое в реалистическом видении действительности.
Прежде чем перейти к этим свидетельствам, важным для понимания 'Дневника', отметим, что общение с Жюлем Ренаром не было делом легким, особенно для литераторов. С ними он был, за малыми исключениями, настороже, 'ершился', не очень доверяя комплиментам и гневаясь внутренне, когда его не понимали.
Любопытно, что те буржуазные критики, которые ощущали эту взволнованность, эту правдивость Ренара-разоблачителя, вместе с тем пугались ее, усматривали в ренаровском реализме 'беспощадность', 'жестокость' и т. п. Даже в наружности Ренара они искали приметы сурового, немилосердного судьи. 'Мрачное неспокойное лицо, будто вырезанное из самшита. Огромный выступающий лоб. Тонкие поджатые губы, улыбается будто через силу', - писал один критик, видимо намекая на книгу Ренара 'Натянутые улыбки'. Рыжие волосы Ренара напоминали критику 'опасного зверя'. Впрочем, честные критики видели, кому опасен Ренар, признавали, что его свирепость направлена против определенной породы людей. 'Он не изображает, а пожирает буржуа', - отмечал один критик. Говоря о 'Паразите', критика указывала, что этот герой Ренара восходит к типам Дидро и вместе с тем он - современен, напоминает 'аферистов высокого полета' 80-90-х годов, их 'буржуазное хамство'.
Интересны и отдельные попытки обобщений. Известный сатирик и комедиограф Тристан Бернар следующим образом строит творческую родословную Ренара: 'В начале 80-х годов литература переживала счастливые дни. Вокруг ее вождя Золя сплотился легион молодых, которые стихийно выдвинулись из поколения, сформировавшегося в годину наших бедствий (имеется в виду поражение Франции в войне 1870 -1871 гг., а может быть, и Коммуна. - Б. П.). Их сердца бились в унисон с большим сердцем родины, и потому они освободились от некоей специфической скорби. Слишком огромен был их траур... Они не иронизировали и не изолировались'. Это поколение предшествовало кругу Ренара. 'Но затем, - продолжает Тристан Бернар, - по мере того как забывалась трагедия, пережитая Францией, пришла еще смена: это были писатели- иронисты, искавшие в самой действительности материала для своей иронии'.
Писательница Рашильд - чьи беседы и встречи с Ренаром отражены в 'Дневнике' - называет Ренара 'здоровым писателем'. Он не скептик, - если в нем кипит желчь и ирония, то потому, что он изображает 'мерзавцев, именуемых порядочными людьми', и изображает по-своему: 'Вытащит занозу и покажет гнойник, злорадно улыбаясь при этом'. Рашильд видит прямое отличие Ренара от натуралистов в том, что он может, 'роясь в бесконечно малых подробностях' или давая внешне мелкую бытовую сцену, 'показать тип человека и даже целого поколения'. Это очень важное замечание, здесь резко и верно проводится грань: Ренар - натурализм.
Неверно, замечает Рашильд, будто Ренар пишет, пользуясь методом 'последних натуралистов'. Для этого он слишком верен реальности.
Критик Монье подчеркивал способность Ренара раскрывать 'бесконечно малые явления буржуазной жизни так, что... виден образ вялого, пассивного поколения, оторванного от жизни'.
И все же большинство французских критиков, писавших о Ренаре, старались не выходить за пределы 'чистой' эстетики даже тогда, когда сам Ренар прямо говорил о своих политических убеждениях и открыто призывал писателей занять свое место на определенной стороне баррикады.
У Ренара есть великолепное выступление против либералов и за социализм, обращенное к людям искусства. Перефразируя знаменитый, бичующий мракобесие церкви, призыв Вольтера 'Раздавите гадину!', Ренар восклицает: 'Поэты, все к урнам! Раздавите все, что уродливо!' - и разъясняет, что именно он, Ренар, считает уродливым и в чем видит красоту. 'Я ненавижу умеренный либерализм, как жанр, который я считаю лишенным всякой красоты. Будущее за социализмом, потому что социализм обращен ко всему идеальному'.
Приводя эти слова, критик Поль Судэ объясняет сочувствие Ренара 'наиболее крайней партии' 'прирожденной склонностью к ярким краскам'... Вывод критика: 'Ренар и в политике и в литературе был импрессионистом'.
Сам Ренар писал депутату Вадезу: 'Я не представляю себе реально возможной обособленную жизнь художника. Он может уйти от людей, но не от человечества. То будущее, которым поглощены наши мысли (именно наши), единственно достойно нашего волнения, нашей страсти'.
'Все люди, которыми я восторгаюсь, обращаясь к прошлому, были социалистами. Можно ли представить себе гениального человека равнодушным к всеобщему неустройству? Со стороны могло казаться, что они приспособлялись к своему времени, потому что нужно было жить. Но как часто, читая их, чувствуешь, как их 'сердце разрывалось', говоря прекрасными словами Гюго'.
'Социалистом был Монтень, социалистами были они все - Лафонтен, Лабрюйер, и Мольер, и Бюффон (да, Бюффон!). Виктор Гюго умер социалистом'.
Идея социализма должна придать новое качество искусству, или, как выражается Ренар, 'новую правду'.
'Да, я сказал - новую правду. Не будь у меня моей способности видеть, эта правда осталась бы мертвой, ибо наблюдение есть всегда изобретение'. Очень ясная формула реалистической основы новаторства.
На взгляд Ренара, новаторские искания требовали прежде всего восстановления полноценных связей с классиками, у которых сочетается 'изобретение', новизна - и совершенство. Отвечая нигилистам, которые, якобы во имя нового, отрицали пример, даваемый классиками, 'поправляли' классиков, Ренар записывает:
'Менять что-либо в стиле Мольера, Лабрюйера? - Дураков нет!'
Если проблема новаторства и совершенства драматизировалась Ренаром и он видел в ней источник сложных противоречий - то это как раз и было отражением трудностей борьбы за 'новую правду', за реализм, в условиях того времени.
Теперь постараемся понять, почему Ренар среди классиков выделял как самого близкого ему художника - Лабрюйера и каким образом 'лабрюйерство' Ренара связывалось с его творческими исканиями. Запись в 'Дневнике': '...быть современным Лабрюйером - вот что нужно' - заставляет нас особенно пристально вглядеться в образ Лабрюйера-социалиста, каким его видел Ренар.
Выступая в 'конце века' - XVII века, - Лабрюйер увидел феодальное общество как нечто созревшее, обнаружившее свои главные черты до конца. В сущности, это и придавало знаменитой книге Лабрюйера 'Характеры, или Нравы нынешнего века' глубину и размах итога. Вместе с тем, хотя в первых же строках книги Лабрюйер заявляет: 'все уже сказано', - он не только подводит итог, так сказать, отливает его в бронзе, но и смотрит в будущее, и даже из будущего.
'Если мир существует всего лишь сто миллионов лет, - пишет Лабрюйер, он еще юношески свеж, он только едва начинается: мы же стоим бок о бок с первыми людьми и патриархами; и трудно не смешать нас с ними в столь отдаленных веках. Но если судить о будущем по прошлому, то сколько нового нам остается неведомым в искусствах, в природе и, осмелюсь сказать, в истории. Какие только открытия не будут сделаны! Какие только самые различные революции не произойдут на всей земле, в государствах, в империях!'
То, что могло казаться современникам Лабрюйера пессимизмом, - его убеждение в близости цивилизованных французов к первобытным людям, - в парадоксальной форме утверждало смелую веру в прогресс. Да, говорит он, мои современники недалеко ушли от варваров, но еще дальше они от будущего с его открытиями и революциями.
Будущее, давал он понять, переставит вельмож куда-то ближе к варварам, а нынешних рабов - ближе к будущим свободным гражданам мира.
Старания Лабрюйера, как художника, были направлены на то, чтобы читатель увидел новыми глазами уже примелькавшиеся картины гнета.
