все с таким видом, будто зовутся Терезами. С помощью десятка рифм и горлового воркования можно заставить их проглотить даже 'Ежегодник метеорологической службы'.
* Мне тридцать четыре года, кое-какое имя. Я написал об Альфонсе Доде статью на четырех страничках, где постарался подытожить все свои впечатления о Доде. Статья получилась оригинальнее всех прочих, написанных на ту же тему: 'Ревю Бланш' заплатило мне за нее шестнадцать франков. Зато это хороший урок философии.
* Если я когда-нибудь умру из-за женщины, так разве что со смеха.
18 февраля. Вечером в редакции 'Ревю Бланш'. Все мы взволнованы делом Дрейфуса. Ради него можно бросить жену, детей, состояние...
Кричишь: 'Да здравствует Республика' - и тебя арестуют. Тем лучше! Все идет плохо, все идет хорошо. И если Золя осужден, тем лучше, и если Дрейфус осужден - тем лучше! У нас останется право без всякой задней мысли презирать нашу военную верхушку, их тошнотворную мораль.
21 февраля. Не следует знакомиться со своими друзьями раньше, чем к ним придет слава.
22 февраля. Французская литература, покажи-ка язык: ого, какой нехороший, - видно, ты больна.
23 февраля. Золя приговорен к году тюрьмы и тысяче франков штрафа.
А я заявляю:
Что осуждение Золя наполняет меня глубочайшим отвращением;
Что я никогда не дам ни строчки в 'Эко де Пари';
Что г. Фернан Ксо, физически один из самых маленьких людей, которых я знаю, ухитрился стать еще ниже от пошлостей, которые он адресует своим подписчикам;
Что, будучи по призванию иронистом, я сейчас становлюсь серьезным и готов плюнуть в лицо нашему старому националистическому шуту, г-ну Анри Рошфору;
Что проповедник энергии Морис Баррес - тот же Рошфор, только в нем больше литературы и меньше апломба и что он добьется того, что избиратели не захотят видеть его даже на шутовском посту муниципального советника;
Что г-н Дрюмон бездарен, совершенно бездарен, и что все увидят, как антисемитская игрушка сломается у них в руках;
Что, если 'Фигаро' не примет в спешном порядке имя 'Бартоло', тень Бомарше обязательно надерет ему уши;
Что, гордый тем, что могу читать в подлиннике французов - Расина, Лабрюйера, Лафонтена, Мишле и Виктора Гюго, я стыжусь быть подданным Мелина.
И я клянусь, что Золя невиновен.
И я заявляю:
Что не уважаю наши военные верхи, которые за время длительного мира начали гордиться тем, что они солдаты;
Что я три раза участвовал в больших маневрах, и все там мне показалось сумбуром, шарлатанством, глупостью и ребячеством. Три офицера, превратившие меня в задерганного капрала, капитан - надутая посредственность, лейтенант жалкий бабник, младший лейтенант - вполне порядочный юноша, которому пришлось выйти в отставку.
Я заявляю, что почувствовал внезапный и страстный вкус к баррикадам, и я хотел бы стать медведем, чтобы свободно орудовать самыми большими булыжниками. Раз наши министры плюют на республику, я, начиная с сегодняшнего дня, дорожу республикой, и она внушает мне уважение и нежность, как никогда ранее. Я объявляю, что слово 'справедливость' - самое прекрасное из человеческих слов, и достойно сожаления, что люди перестали его понимать.
Золя - счастливый человек. Он нашел смысл своего существования, и он должен быть благодарен своим жалким судьям за то, что они подарили ему год героизма.
Я не говорю: 'Ах, если бы у меня не было жены и детей...' Но говорю: 'Именно потому, что у меня есть жена и дети, именно потому, что я был человеком, когда мне это ничего не стоило, нужно, чтобы я оставался им, когда мне это может стоить всего'.
Они считают, что, раз они не евреи, то они прекрасны, и умны, и честны. Этот Баррес заражен кокетством.
Я оправдываю Золя. Не молчание нужно организовать вокруг него, нужно кричать: 'Да здравствует Золя!' И пусть этот рев исходит из самого нашего нутра.
Баррес, этот миленький раздушенный гений, такой же вояка, как Коппе. И я заявляю, между прочим, что ханжеская и подхалимская позиция Коппе могла бы отвратить нас от всякой поэзии... будь он поэтом.
Баррес, которому дали по рукам во время схватки, который сунулся было вперед, но потом присмирел, снова вылез на свет божий со своей физиономией прирученного ворона и с клювом, привыкшим копаться в деликатных отбросах; Баррес, вещающий о родине, которую он отождествляет со своим избирательным округом, и об армии, которой он не нюхал!
Какое занятное противоречие! Как писатель вы презираете толпу; как депутат - вы только ей и верите. Большой писатель, но маленький человек, который не ждет, пока народ предложит ему место в палате депутатов, а выклянчивает это место.
Коппе натягивает свои кожаные брюки чуть ли не до носа.
Баррес острит по поводу еврейских носов, хотя вполне мог бы острить насчет своего собственного. Этот превосходный писатель опускается до стиля жалких предвыборных листков.
Печальные минуты. Выкрикивают приговор. Люди задыхаются, точно бегут на край света. Слезы жалости, ярости, позора.
О, как тяжелы становятся книги!
Общественное мнение - это липкая и косматая масса.
Армия - это лубок. Офицеры, которые важничают потому, что они пестры, как райские яблочки.
1 марта. Малларме, непереводимый даже на французский язык.
8 марта. Роденбах. Грустный и какой-то искаженный смех, словно в воду, где отражается смеющееся лицо, швырнули камень.
30 марта. Ибсен. 'Враг народа'. Северин в прическе наподобие стружек красного дерева. Таде Натансон - полномочный представитель Ибсена. Очень ясная пьеса, где по поводу жалкой городской свалки высказываются самые прекрасные идеи. Пьеса, как бы списанная с дела Золя. Ибсену аплодируют вместо того, другого.
31 марта. Обед у Ростана.
- Скажите, Ренар, что вы на моем месте стали бы делать после 'Сирано'?
- Я? Да я бы отдыхал десять лет.
...Лучше всего ему работается в поезде, даже в фиакре. Его мозг - как корзина, наполненная мыслями: тряска приводит их в движение. У него полсотни сюжетов, таких же чудесных, как 'Сирано'. Он любит все, что от театра, даже запахи театрального ватерклозета.
Возможно, кому-нибудь другому вечер показался бы милым, а я проскучал. И у меня о нем осталось дурное воспоминание. По-видимому, я перестаю чувствовать симпатию к людям, и в каждой улыбке мне чудятся каннибальские клыки.
1 апреля. В деревне. Грустно. Как вдове, которая глядит в окно на осенний пейзаж.
Апрель. Мне вполне хватило бы чуточку славы, как раз столько, чтобы не иметь дурацкого вида в нашей деревне.
* Солнце еще не село, и луна всходит, чтобы поглядеть на пресловутое светило, о котором столько говорят.
* 'В Париже работать невозможно'. 'В деревне работать невозможно'. Заменить эти формулы другой: 'Работать можно везде'.
Тишина! Я слышу все свои мысли.
* Для меня не существует разницы между луной и ее отражением в канале.
* Почтальон купил себе ослика, чтобы передвигаться медленнее.
29 апреля. Верю во французский язык. Убежден, что Боссюэ наших дней писал бы лучше, чем Боссюэ классический.
9 мая. Возможно, вдохновение - это просто радость, испытываемая нами при писании: оно вовсе не
