ружья и громкими криками, чтобы ей удалось уйти от троллей и злых духов, желающих завладеть ею в этот последний день ее девственности. Но Лив была хорошей наездницей и удачно добралась домой.
Во дворе ей поднесли большую чашу с пивом, которое она должна была выпить на глазах у всех присутствующих. После этого ей полагалось бросить чашу на крышу дома. Если чаша оставалась на крыше, брак обещал быть удачным. Но чаша выскользнула из рук Лив и, долетев только до края крыши, а потом упала вниз.
Никто не придал этому значения, но Лив растерялась. Она так хотела сделать счастливой жизнь Лаурентса.
Но вскоре все забыли об этой неудаче. Свадьба была великолепной и продолжалась три дня - о ней потом долго говорили.
Впервые Лив поняла, насколько они разные, когда они остались вдвоем в его большом доме в Осло. Детство, прошедшее возле Тенгеля и Силье, осталось позади, теперь она могла приезжать на Линде-аллее и в Гростенсхольм только в качестве гостьи.
Эта мысль вызывала у нее чувство глубокой тоски, которую она с трудом пыталась скрыть. Но она утешала себя тем, что все невесты так себя чувствуют.
Впрочем, они не были совершенно одни в этом большом доме. Мать Лаурентса тоже жила там.
Она была и на свадьбе, но за все время не произнесла ни слова. Казалось, что она сидит и ищет предлог для критики, и не найдя ничего, молчит. Впрочем, Лив слышала, как она бормотала одно слово: мотовство! Но Лив была уверена, что если бы свадьба не была столь пышной, та сетовала бы на скупость и нищету.
Лаурентс не прикасался к ней во время свадьбы, дожидаясь, пока они не останутся с ней наедине.
- Знаю я этих лицемеров, которые как бы по ошибке вламываются в спальню новобрачных, - сказал он. - Никто не посмеет осквернить нашу первую брачную ночь, Лив.
Он лежал и смотрел на нее в мерцающем свете свечи, нежно гладя ее, осторожно целовал - так осторожно, что они заснули в совершенной непорочности.
Но теперь они приехали в дом, где ей предстояло стать хозяйкой. Лив аккуратно сложила свадебное платье или, вернее, 'наряд замужней женщины', который она надела на следующее после венчания утро. Теперь ей надлежало всегда покрывать голову косынкой в знак того, что она замужняя женщина. Она мысленно улыбалась. Силье никогда не носила косынки, и Тенгель поддерживал ее в этом. Она вынесла множество поношений, но оба супруга оказались такими сильными, что людская болтовня для них ничего не значила.
В спальне было темно, лишь в углу мерцала свеча. Так удивительно было остаться здесь наедине с Лаурентсом. Ее вдруг охватил страх. Ей показалось, что она совсем не знает его. Но она гнала прочь такие мысли. Ведь он очень нравился ей. Изящно одетый, зрелый мужчина, Лаурентс стоял и снимал с себя в полутьме широкую безрукавку.
Она должна была дать ему всю любовь, на которую была способна.
- У мужчин тоже есть потребность в любви, - предупредила ее мать. - Они должны чувствовать, что любимы. Отдай ему все свое сердце, дитя мое! В этом, я думаю, тайна моего счастья с Тенгелем. Мы с ним совершенно открыты друг перед другом, мы знаем, как много мы друг для друга значим.
Да, Лаурентс получит всю ее любовь, думала Лив.
Дома в Линде-аллее Тенгель и Силье лежали, глядя в темноту.
- Это была великолепная свадьба, - произнесла Силье со счастливой улыбкой. - Я выжата, как лимон.
- В самом деле, ты потрудилась, - сказал Тенгель. - Ты все это время была на ногах. К тому же, последние три дня были всего лишь завершением длительных приготовлений.
Силье взяла его за руку.
- Как ты думаешь, мы правильно поступили? Она ведь такая юная!
Он вздохнул.
- Я тоже об этом думаю. Но ты в свое время была такой же молодой. И тогда ты знала, чего хочешь! Ты когда-нибудь жалела об этом?
Она положила голову ему на плечо.
- Ты прав. Но мне кажется, Лив такая маленькая и хрупкая. Такая беззащитная... такая растерянная... Нет, мне не найти подходящих слов!
- Я понимаю, о чем ты говоришь. Если бы юноша не был столь упорным и настойчивым, я никогда бы не согласился на эту свадьбу. Но он славный парень. Надежный. И очень влюблен в нее.
- И она сама этого хотела. Да что там говорить, мы просто обычные, озабоченные родители, не желающие отпускать от себя своего ребенка. Нашего любимого ребенка, Тенгель...
- Да. Ты была упряма в тот раз. Ты хотела иметь этого ребенка. Теперь я благодарен тебе за твое упрямство.
- Все покидают нас, Тенгель! Сначала Даг, потом Суль - но она-то вернется, я надеюсь, и вот теперь - Лив. С нами остался лишь Аре.
- Да. Он всегда будет с нами.
- Спасибо хоть за это.
- Нет ничего хуже, чем терять своих детей.
- Но мы их не теряем! Просто мы их долго не видим.
- Верно, - сказал Тенгель. - Линде-аллее стала частью их, частью, которую они несут с собой в мир. Они здесь, Силье. Их смех на ветру, шаги по полу... Они здесь, они наполняют собой дом и сад.
- Да. И я верю, что они были счастливы здесь.
- Несомненно!
Он обнял ее, они прижались друг к другу.
В доме в Осло погас свет. Лив лежала в постели, на плече Лаурентса. Он шептал ей на ухо нежные слова, осторожно ласкал ее тело.
Лив казалось, что она находится совсем в другом месте, что все это относится не к ней. Но она помнила слова Силье и обняла его. Его ласки становились все более настойчивыми, и вдруг у Лив возникло новое ощущение, сладкое тепло медленно поползло по ее телу. Она прижалась к нему.
- Лаурентс... - восторженно прошептала она ему на ухо.
Его руки замерли, в комнате стало совершенно тихо.
- Лежи спокойно, Лив, - приглушенно произнес он. - Не говори ничего и не двигайся. Жена должна противиться вожделению мужа. Он - охотник, она дичь.
Она попробовала возразить:
- Но я только хочу сказать, как много ты даешь мне, - обиженно произнесла она. - Моя любовь к тебе...
- Свою любовь ты можешь проявлять тысячью других способов, - оборвал он ее. - Посредством послушания. В любовном акте активную роль играет мужчина, женщина должна быть для него источником радости. Самой же ей не пристало выказывать свои чувства. Это подходит больше шлюхам и уличным девкам.
Лив уставилась в темноту своими большими, растерянными глазами. Она ничего не понимала, ей казалось, что все умерло в ней. Она вся словно оледенела и с чувством безграничного стыда приняла его вожделение, его ласки и его тело.
Когда же он, насытившись, уснул, наконец, рядом с ней, Лив лежала и тихо, беспомощно плакала.
Суль пришла вместе с таинственным Пребеном в маленький, ветхий дом на окраине Копенгагена. Ей удалось одеться так, что ни Даг, и никто другой в доме судьи не узнали ее.
- Весьма сомневаюсь, что они позволят тебе зайти туда, - с важной миной сказал Пребен. - Поэтому я прошу тебя, чтобы ты не нарушала их сакральной черной мессы своими светскими тривиальностями! Этим вечером с нами Сатана, запомни!
Суль кивнула. 'Это звучит заманчиво', - подумала она. Они спустились по небольшой лестнице, ведущей в подвал, и Пребен с театральной значительностью постучал в дверь.
Голос изнутри спросил пароль.
- С костями мертвеца, - ответил Пребен. Суль чуть не покатилась со смеху. Человек в черном капюшоне открыл дверь.
