- Что ты собирался сказать, Мартин? - мягко спросила Сесилия.
- Нет, ничего! Забудь об этом! - Он глубоко вздохнул. - Ты сама сказала мне, что пережила потрясение. Поговорим о тебе.
Сесилия сделалась печальной.
- Нет, мне слишком трудно говорить сейчас об этом. Мне было очень одиноко в Копенгагене, и у меня там появился хороший друг, который служил мне доброй поддержкой. Я была измучена тем, что ты так красиво называешь 'томлением плоти'. Но беда заключалась в том, что этот мужчина не нуждался в женщинах. Отчасти я была потрясена тем, что мне впервые открылось в людях, а отчасти - тем, что мой друг так глубоко ранил меня в самое сердце.
- Милое дитя! - с нежностью произнес Мартин и обнял ее. Но тотчас же он отдернул руки, как будто обжегся. Сесилия грустно смотрела в сторону.
Он наклонил голову.
- Почему, ну почему ты снова уезжаешь в Копенгаген, Сесилия? прошептал он. - Почему мы больше не встретимся?
- Ты хочешь сказать, что не все твои мечты касаются Жюли? Что я тоже кое-что значу для тебя?
Мартин кивнул головой.
- Ты земная женщина, пышущая здоровьем, привлекательная. Перед тобой блекнут любые мои мечты о бесплотном ангеле. Сесилия, что мне делать? Все мое тело как в огне после всех этих долгих лет мучительного воздержания.
- Мне нужно уезжать через несколько дней, - сказала она.
- Да, я буду молить Бога, чтобы мы избежали новой встречи, - горько усмехнулся он.
- Я тоже.
Он с трудом улыбнулся.
- Приятно сознавать, что мы хотим одного и того же.
Дверь распахнулась, в комнату вошел Тарье. Сесилия и Мартин могли идти. И оба поспешили расстаться друг с другом.
Сесилия бежала домой с легким чувством. Ей было радостно сознавать, что она любима. И былая несчастная любовь начала бледнеть перед новым чувством.
12
Дома господина Мартиниуса ждали одни неприятности. Уже в прихожей он заслышал торопливые шаги жены, которая выбежала ему навстречу. Он увидел ее холодный взгляд, хотя та и пыталась скрыть свое настроение за слащавым голосом.
- Ты пришел так поздно. Почему ты так задержался сегодня?
Мартин ответил совершенно искренне:
- Нам нужно было перевезти больного в Линде-аллее.
Красивое лицо госпожи Жюли побагровело.
- Разве ты батрак какой-нибудь, чтобы таскать больных туда-сюда?
- Но ведь всякое может случиться, Жюли. Я предложил свою помощь. Там были еще Тарье и Сесилия.
Как приятно было произносить это последнее имя! У него потеплело на душе.
Жюли было невозможно провести. Невзирая на открытый взгляд мужа, она сразу же заподозрила соперниц. Она всегда недолюбливала этих зазнаек из Гростенсхольма и Линде-аллее. И даже презирала их. Их прохладное отношение к делам прихода, их явное неуважение к первой даме в приходе было для ее постоянным камнем преткновения.
- Вот как, Сесилия? Ты, наверное, имеешь в виду Сесилию Мейден? Эту бесстыдницу, которая притащила в церковь уродца, чтобы тот мешал совершать крещение младенца? Именно с ней ты был сегодня в Линде-аллее?
Мартин всегда тщательно и совестливо анализировал свое поведение. И он никогда ничего не скрывал.
- Да, это была она. Но ты несправедлива к ней, Жюли. Она очень славная девушка.
Ничего хуже он не мог придумать!
Они стояли в столовой, Жюли сощурила глаза. Пока она не убедилась в том, что слуги покинули столовую, она не заговорила с мужем снова.
- Так что же заняло так много времени?
- Нам пришлось подежурить около того бедняги, пока Тарье отлучился ненадолго из дома.
- Тебе и ей?
- Да.
- И вы были одни?
- Да, но что же в этом такого особенного...
Жюли поджала губы.
- Грязная свинья! - выкрикнула она.
- Но ведь между нами ничего не происходило, Жюли! Не говори так!
- И ты заставишь меня тебе поверить! Тебе, кто каждый вечер стоит у меня под дверью. Ты еще не научился подавлять свои низменные желания, как я погляжу. А она, эта...
- Нет, замолчи, Жюли! Между нами ничего не было.
Но сами его слова только подогревали ее ненависть.
- Возможно! Но ты желал ее!
Мартиниус в изнеможении опустился на стул. Он чувствовал себя совершенно измученным после бодрствования у постели больного и всех последующих переживаний. Может быть, он действительно плохо выбирает слова.
- Жюли, ты постоянно подозреваешь меня в измене, так что я когда-нибудь действительно буду тебе неверен.
- С фрекен Сесилией?
- С кем угодно, - устало произнес он. - Я могу поужинать?
- Нет, пока ты не признаешься во всем!
- Моя дорогая, ты ведь сама знаешь, что все это не так. Я всегда оставался верным тебе. Но ведь я человек, Жюли, я мужчина, а не святой. Ты во всем отказываешь мне и, прежде всего, в любви. Я готов на все ради тебя, Жюли. Но так жить в браке невозможно. Я хочу развода.
Она отшатнулась.
- Ты спятил? Ты хочешь скандала? Я никогда не дам своего согласия на это!
- Тогда я просто уеду от тебя.
Она задрожала. Глаза ее расширились. Она так привыкла к поклонению и обожанию с его стороны, и вдруг... Она подошла к нему поближе и нежно прошептала:
- Тогда ты можешь прийти ко мне сегодня вечером. Ты можешь побыть со мною, но немного.
Он с отвращением взглянул на нее. Перед его глазами стояло чистое, открытое лицо Сесилии.
- Слишком поздно, Жюли. Я больше не хочу тебя. Твое лицемерие возбуждает во мне только отвращение.
Жюли громко закричала:
- Она поплатится за содеянное!
Мартин испугался.
- Сесилия ни в чем не виновата. К тому же она скоро уезжает.
Он обратил внимание, что впервые повысил голос на свою жену. Но желание защитить Сесилию пересилило.
- И все-таки она поплатится, - не унималась Жюли. - Все эти зазнайки из усадьбы поймут тогда, с кем они имеют дело!
Мартин со страхом взирал на Жюли. Это ангельское личико, которым все только и восхищались, дышало злобой и было страшно.
Опечаленный и удрученный, он сказал:
- Хорошо, я останусь с тобой. Давай забудем обо всем этом.
- Забудем? Ну уж нет! Ты попрал мои лучшие чувства!
