очередь упрекаю, что сделано еще далеко не все: жильцы дома ? 3 не переселены, не закрыты лазейки, через которые туристы просачиваются из 'Актау', и прочее. Что же касается академика, то он успел дочитать 'Сорвиголову' лишь до середины, и если бы Захаров часа два его подождал... - Намылят мне холку за твоего академика, - бурчит Мурат. - Известный человек, лауреат, а ведет себя как трехрублевый фан. - Это который за трешку в день угол снимает, комментирует Наде Гвоздь. - Очень легкомысленная публика, мы с товарищем Петуховым стараемся держаться от нее подальше. - Распустил ты свой персонал, - неодобрительно говорит мне Мурат. - Теперь так: скажи академику... нет, Надежда Сергеевна, полагаюсь на вас, Максим человек несерьезный... скажите академику, что Захаров прилетит за ним часа через два, пусть будет готов без всяких отговорок, мне и без него неприятностей вагон и маленькая тележка... А тебе чего надо? - Олег и Хуссейн... послали передать... - Вася бежал и еще не отдышался. - Свежая лыжня у четвертой лавины! Мы едем на вездеходе и слушаем Васину скороговорку. Он возбужден и очень доволен, еще никогда он не жил такой насыщенной жизнью. Никакого особенного ЧП, по его мнению, пока что нет, просто несколько лихачей похитили лыжи из контрольно-спасательной службы - спасатели-то были в оцеплении - и ушли в побег. Но далеко не убегут, это Вася гарантирует. А в остальном все хорошо. Инструкторы и дружинники бегают за туристами, как собаки за зайцами, и загоняют в гостиницу. Не обошлось и без двух-трех инцидентов - Вася не без гордости щупает здоровый фонарь на лбу, этакое лиловое подтверждение того несомненного факта, что моя уборщица на полставки честно отрабатывает свой хлеб. - Будут жалобы, - цедит Мурат, - Абдул оформит тебе десять суток, это я тоже гарантирую. - Мы в порядке самозащиты, - оправдывается Вася. - Не здесь, Максим Васильевич, дальше, за кустарником! Я останавливаю вездеход, дальше ехать нельзя. Да и не только ехать, идти тоже нельзя, справа от нас - зона смерти, конус выноса четвертой лавины. Она высится в полукилометре, необъятно огромная ослепительно белая четвертая, будь она проклята. Мы становимся на лыжи и по глубоко проложенной лыжне направляемся к кустарнику. Оттуда не доносится ни звука, уж кто-кто, а Олег и Хуссейн не станут тревожить лавину громкими разговорами. Скрипят лыжи, мы идем молча, и меня вновь, в который раз за эти дни, охватывает нехорошее предчувствие. Не люблю я таких приключений - по своей воле идти в пасть к дракону. Ну, Вася - ему море по колено, еще не битый, сияет, как солдатская пуговица, а вот за Надю я ругаю себя последними словами, ее-то зачем потащил? - Тишина-то какая, - делится своим наблюдением Вася, будто... - Цыц! - обрывает его Гвоздь. Могильная тишина в зоне смерти - это действует даже на мою психику. Жутковато от мысли, что, если четвертая надумает сорваться, нас укутает покрывалом толщиной в несколько десятков метров. Ну а 'Дальше - тишина'. Я не выдерживаю. - Надя, я, кажется, забыл выключить двигатель, возвращайся к вездеходу и жди нас там. Она делает вид, что не слышит. - Надя, прошу тебя... - Возвращайся сам, - не оборачиваясь, бросает она. Мы проходим кустарник, отсюда до Актау метров двести. - Я говорил, что их догонят! - торжествует Вася. - Знай наших! Нижняя часть склона оголена. Теперь я уже точно знаю, что дело плохо. Если бы оно обстояло иначе, Олег, Хуссейн и Рома ни одной лишней секунды не оставались бы под этим гнусным склоном. 'На том свете темно, - говорит в таких случаях Олег, - до чего ни дотронешься, холодно. Д?ру отсюда, братишки!' Теперь мы спешим, хотя спешить некуда и поздно. - Мы за ними... они лэсенкой на склон... мы им: 'Спускайтесь, там гибэль!' - сбивчиво рассказывает Хуссейн. - Они смэялись... вот этот смэялся, обзывал! Я смотрю на унылого, с поникшей головой типа - Анатолий... Лавинку они обрушили пустяковую, кубов на триста, всех завалило, но трое остались живы-невредимы. Сбросив лыжи, Надя склоняется над неподвижным телом. - Искусственное дыхание! - волнуется Мурат. - Массаж! - Все сделали, - сдавленно говорит Олег, - опоздали... Эти трое на поверхности были, а ее откапывали, неудачно она... На меня в немом изумлении смотрят голубые глаза Катюши. - Перелом шейных позвонков. - Надя встает. Мгновенно... - Хуссейн, этих переписать, - командует Мурат. Составишь протокол. Потом доложишь, почему в КСС никого не было. - Дежурный там был, - вступается за Хуссейна Рома. - Они его заперли и взяли лыжи. Бедная дурочка, с горечью думаю я, чувствуя, что к горлу подкатывается комок. Ты хотела только любить и смеяться, а дождалась протокола. Без тебя мир уже не будет таким красивым, бедная дурочка... Я подхожу к Анатолию и с силой врезаю ему по скуле. Он поднимается, вытирает с лица кровь и честно говорит: - Бей еще. Он внушает мне отвращение. - Бог подаст. По дороге мы вылавливаем и загоняем в гостиницу с десяток туристов и, подавленные, возвращаемся домой. Мама и Алексей Игоревич, судя по их виду, кое- что знают, но с расспросами не пристают; мама привыкла к тому, что после такого рода событий я бываю неразговорчивым. Она возится на кухне, ребята сникли и забились в угол, Надя молча сервирует стол так тихо у нас давно не было. Алексей Игоревич удручен, он чувствует себя виноватым и лишним. - Может быть, я пойду? - робко спрашивает он у Нади. Что вы, Алексей Игоревич... Извините нас, еще не остыли. Вот попьем чайку, успокоимся... Что же, когда-нибудь, наверное, успокоимся, мы-то живы. Я раскидываю перед собой и невидящими глазами рассматриваю карту хребта Актау. Вот здесь, в этой точке погибла Катюша... Я знаю, сейчас не время размагничиваться, но ощутимо чувствую щемящую тяжесть на сердце. Славное, легкомысленное существо, которое я не смог уберечь... Ну что мне стоило попросить Хуссейна закрыть на замок лыжи на КСС? Меня охватывает бессильный гнев. Я ненавижу человеческую глупость, надутых пустым самомнением болванов, уверенных, что мир создан исключительно для того, чтобы потешить их спесь. Через сколько бед нужно пройти, сколько крови пролить, чтобы они осознали свое ничтожество... - Алексей Игоревич, - говорит Олег, - а вы слышали про японских рыбок? Лучше любого сейсмографа! Как начинают метаться по аквариуму - знай, либо землетрясение, либо цунами. - Бионикой я всерьез не занимался, - отвечает Алексей Игоревич, - но о таких феноменах наслышан. Очень возможно, что... Я улавливаю красноречивый взгляд Олега и понимаю, что о рыбках он вспомнил не только для того, чтобы отвлечь меня от тяжелых мыслей. Бывает, что шестое чувство и Олега обманывает, но когда от него исходит тревога, я всегда с этим очень считаюсь. Паниковать Олег не станет, но мне дан намек. Я иду в свою комнату, кивком зову Олега, и мы выходим на связь с Левой. Против обыкновения, Лева волнуется, он еле дождался нашего вызова, потому что температура воздуха наверху резко подпрыгнула: два часа назад было минус шесть, а сейчас, сию минуту, столбик поднялся почти что до нуля. - Полундра, чиф! Меня бросает в жар: спусковой крючок взведен! Вот тебе и пресловутое шестое чувство - мы просто несколько часов не смотрели на термометры. Я выпроваживаю Олега проверить готовность инвентаря, а сам звоню сначала в управление, потом Гулиеву, потом администратору 'Актау' - Мурата нигде нет. Неужели он плюнул на мои предупреждения? Так и есть, дома и отдыхает, Юлия просит позвонить через полчаса. Впервые в жизни я грубо на нее ору: 'Дура, через полчаса он будет отдыхать вечно!' Юлия так ошеломлена, что тут же передает трубку Мурату. Я несколькими словами ввожу его в обстановку и, стараясь не срываться на брань, требую немедленно покинуть дом, отменить всякие вертолеты и любыми мерами держать туристов взаперти. Мое волнение передается Мурату, я слышу, как он кричит: 'Юлька, беги к соседям, пусть немедленно выходят! Бабушка, одевай детей!' - Лентяй! - упрекает Жулик. - Ты сделал зарядку? - Сделал, дружище, сделал. Я спохватываюсь, что на моих ногах тапочки, обуваю альпинистские 'вибраны' и возвращаюсь в гостиную. За столом молчат - видимо, слушали мой разговор. Мама торопливо разливает чай. - Кушайте, - просит она. - Поешь, Максим... Слышите? - Вертолет, так быстро? - удивляется Надя. - По вашу душу, Алексей Игоревич. - Что ж, удачи вам, друзья. - Алексей Игоревич встает, церемонно целует маме руку. - Надеюсь, в недалеком будущем... Мгновенье мы с Олегом смотрим друг на друга. Это не вертолет! Я хватаю бинокль, бегу в свою комнату, распахиваю окно - и у меня захватывает дух. Четвертая! Я никогда еще с такой удачной точки не видел, как идет гигантская лавина, и наконец-то понимаю, почему в средние века живописцы изображали ее в виде разъяренного дьявола. Со склона Актау, окруженное бурлящими завихрениями, несется огромное белое чудище, поддирая лежащие на пути снежные пласты и опрокидывая их на себя. На большом перегибе примерно посреди склона чудище совершает гигантский прыжок и, резко увеличив скорость, летит вниз. Наверное, именно здесь клубы снежной пыли превращаются в снеговоздушное облако и рвутся вперед, обгоняя и закрывая передний фронт лавины. - Фантастика!.. - бормочет за моей спиной Алексей Игоревич. Секунда, другая - ив комнату будто врывается снежная буря. Снежная пыль обжигает, душит, режет лицо, гремит посуда, звякает битое стекло. - Окно! - кричит мама. На ощупь, вслепую я захлопываю окно. - На выход!
ЗАПИСКИ АННЫ ФЕДОРОВНЫ
Люди наивные, с примитивным представлением о профессии лавинщика, полагают, что борьба со стихийным бедствием начинается и заканчивается спасательными работами. Величайшее заблуждение! Главные трудности начинаются у меня именно тогда, когда спасательные работы заканчиваются: надо писать и защищать отчет, каждой его строчкой доказывая, что ты не лопух - утверждение, которое комиссия будет яростно оспаривать. Между тем, как вы имели случай заметить, сочинять отчеты я люблю
