неугасимая популярность и доходность порнухи.
Если глубже, то все искусства, включая литературу, присоединяют нас через образы и звуки, слова и мышление - к Индивидуальности Мира. Она одна на всех, непредставимо громадная. И для мошек тоже, для любой твари - а то, что они присоединяются не через чтение, глядение и слушание, так, вероятно, еще прямее. Но фокус тот, что каждому существу представляется, что только он индивидуум и ого-го, а прочее все гиль.
И уж если в этом сплошная иллюзия, что не-мое, ВсеОбщее есть мое, что говорить о всем прочем.
Мы отдали дань личной жизни наших героев еще в первом романе: у Пеца было одно, у Корнева другое, у Толюна третье и так далее. Не смогли увернуться от сего и здесь: у Панкратовых вон завелись НПВ-детишки, Валю Синицу директором не выбрали... ай-ай! Будет и дальше, обойти невозможно, о людях пишем. Но лишь в той мере, в какой автору не удастся сей предмет обойти, увернуться от него, проскочить мимо - как он и в жизни, кстати, уворачивается от этого - и довольно успешно - последние годы: надоело.
Потому что все это, повторяю, чепуха. Сопли. (Кстати, наши предки особенно из славян, а среди них особенно из дворян и казаков - это лучше нас понимали; потому и крупнее жили, размашистей, шире.)
Главным в жизни людей и человечества, цивилизаций и вселенных были и есть Идеи. (Один мой знакомый вопрошал: 'Да зачем людям идеи?..' Не та постановка вопроса. Зачем Идеям - люди? А ежели кто и оказался им нужен, то это для него - честь.)
Сверхсюжет этих романов посвящен возникновению и развитию новых идей и знаний о мире. А от них - и сверхчудовищных событий и дел (пока только чуть затронутых вначале), против коих все личностные штучки-дрючки просто неразличимы.
Наиболее примечателен в этом - наш новичок.
Из личной жизни его приведу лишь одну подробность (да и ту, пожалуй, смог без моей помощи уже подметить вдумчивый читатель). Он говорил нормально: 'Нет, серьезно.', или 'Нет, я серьезно...' - речевая привычка, вполне уместная в устах человека, чьи высказывания неординарны и, как правило, действительно весьма серьезны, значительны; настолько, что неподготовленному собеседнику трудно бывает, как говорят, врубиться, принять их к размышлению. А коли так, то проще поднять на бу-га-га. Вот и пересобачили на жлобское 'Нет, сурьезно', сделали кличкой - еще в институте.
О прочем в его жизни только и остается нам судить по тому, что человек сей отрекся даже от имени- отчества своего, да и от фамилии тоже. Принимайте, мол, меня таким - вне имен и названий. Муни. Отшельник.
В его отшельничестве было спокойно-усталое: да пошли вы все.
2.
Как жизнь обычных людей измеряют в годах, так жизнь Имярека Имярековича НетСурьеза можно измерять в Идеях. Мы не станем тревожить те, которые довели его до изгнания из НИИ п/я ..., затем до психушки и завершились пребыванием на Катагани-товарной в качестве сцепщика. Начнем с тех, какими он утвердил себя... попутно и восстановил многих против себя - в НИИ НПВ.
Он слонялся везде, покуривал, посматривал, послушивал - не спеша ни подключиться к какому-то делу, ни присоединиться к чьему-то замыслу. Побывал в зоне у 'полигона Будущего Материка', на НПВ-баржах внутри его, на ВнешКольце и на КапМостике, на верхотуре - от трен-зала по обновленную ГиМ-2.
(2а.
Он заглянул в Лабораторию Ловушек на уровне К110, как раз когда Миша Панкратов и Дуся Климов развивали только что родившуюся идею Транспортировки по Многим Площадкам. ТМП, сразу и абревиатуру дали.
Предложил ее Миша взамен перевозки взятых в горах утесов вертолетами в Ловушках-схронах - и право, она была неплоха.
- Раз мы берем что угодно через облака на дистанции в сотни километров, то это взятое, вышеупомянутое... будь то валун, банк или железнодорожный состав, не играет роли, - единым духом выдавал Михаил Аркадьич, стоя с мелом возле доски, - то вывалив его из Ловушки, точно так можно взять другой Ловушкой с расстояния в сотни километров через облака...
- Если они будут где надо, - вставил Климов. - Между этой площадкой и той Ловушкой.
- Естественно, - согласился Миша. - Но сейчас осень, октябрь. За облака и тучи можно не волноваться. И тогда смотри... - он принялся рисовать мелом на коричневой поверхности зазубрины слева, круг на палочке справа, извив в середине внизу, два облакоподобных овала вверху; соединил через них двумя дугами левую и правую части. - Вот горы, вот Овечье с ЛОМами, вот НИИ... а вот подходящие облака. Берем камень... кладем на площадку в Овечьем... Ловушка около НИИ чрез свое облако берет его...
- Зачем ОКОЛО - прямо на краю ВнешКольца ее и ставить!
- Правильно! Тогда та же Ловушка и опустит взятый валун на полигон. Никаких схронов, главное, никаких вертолетов... А!
Это победное 'А!' было адресовано не столько Климову, кой уже внес свой вклад в идею ТМП, сколько НетСурьезу. Он стоял, смотрел, покуривал сигарету; потом усмехнулся:
- Вы те самые два тонущие ростовщика. Нет, серьезно.
- Какие ростовщики, где тонут?
- В пруду. Нет, ну, там был один. Все тянут руки, кричат: 'Давай!' - а он не дает. И тонет. Насреддин понял его натуру, протянул руку со словами: 'На, бери!' - и тот сразу ухватился.
- Ага... - скучно взглянул на него Климов. - Мы тонущие ростовщики, ты Ходжа Насреддин. Возмутитель спокойствия. Ну, валяй, протягивай руку и говори 'На!' Я не гордый, я возьму.)
(2б.
Стоит заметить, что такому повороту разговора - с явным вниманием к реплике только что пришедшего человека, да еще и новичка - кое-что предшествовало. НетСурьеза, вопреки его кличке, уже принимали всерьез. Миша Панкратов так наверняка.
Ну, прежде всего, то его 'рацпредложение' на Катагани-товарной: не таскать радиоактивный эшелон, а оставить на месте, сам высветится. Так и вышло. Затем последовало еще более крупное - в первый же день работы в НИИ (он, правда, длился для Имярека более пяти суток... человек, что называется, дорвался); настолько крупное, что оно, если говорить прямо, породило Ловушки следующего поколения, ЛОМДы - Ловушки-миллиардники.
- Надо это... 20-метровые цистерны, - сказал он раздумчиво Панкратову, понаблюдав в мастерской сотого уровня за сборкой ЛОМов. Там в жерла 'максутика' как раз вставляли и крепили метровой длины цилиндр, 2-ю ступень; его потом и заряжали самым крутым К-пространством, чтоб потом упрятать туда 50- метровый утес. - На сто двадцать тонн бензина, они же 120 кубов... на восьмиосных платформах. Ну, платформы, понятно, долой. Видел такие?
У него была скверная манера говорить не слишком доходчиво и не совсем внятно - будто всем наперед должно быть понятно и известно то, что ясно ему и что он знает. С полуслова.
- Может, и видел, не припомню, - отозвался Панкратов. - Так что?
- Так... сколько в нее, цистерну, влезет, во вторую ступень-то... против этих цилиндриков. Только вставлять в 'максута' придется не так. Засовывать К-языком.
Миша смотрел на него с не меньшим интересом, чем тогда на станции, когда сцепщик в замасленной фуфайке начал изрекать насчет 'осколочных' изотопов и их ускоренного высвечивания. Ну, тип, ну, башка!.. Панкратову вполне хватило этих невнятных фраз: все верно. Да, они помещали эти цилиндры в трубы 'максутиков' потому что так было привычно и удобно: меньшее в большее. Но возможность поместить БОЛЬШЕЕ в МЕНЬШЕЕ осталась неиспользованной - а на то и НПВ, на то и Ловушки! Ведь этот цилиндр после введения К-пространства в первую ступень Ловушки обращался там в светящуюся иголочку. Так что места там явно хватит и для цистерны. А они пренебрегли. И вот, пожалуйста, свежий человек со свежим взглядом ткнул его носом.
- Там на Катагани-товарной я видел на крайнем запасном, - продолжал НетСурьез как ни в чем не бывало, - в другую сторону от нашего эшелона... составчик таких. Цистерн пятнадцать, все восьмиосные... Вроде порожняк. Так может, съездим?
- А то!.. - сказал Миша.
И в сумеречную пору этого дня они вдвоем снова посетили те же пути, прихватив тот же 'футляр для чертежей' и треноги. Отыскали на тупиковом крайнем пути и этот эшелон, 16 белых двадцатиметровых цилиндров высотой с дом, на четырех двухосных катках каждый.
... Когда дошло до дела, Панкратов замешкался. Тормознул.
- Слушай, а ведь они же чьи-то, эти цистерны. Чьи?
- Там на боках написано. А что?
Миша посмотрел. В сумерках ничего нельзя было разобрать.
- Но мы же кого-то разорим.
