предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
'Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары'.
Его жена, графиня Марья тщетно боролась с этим явлением. Однако, несмотря на клятвенные обещания этого не делать, он удержаться не мог от вспыльчивости и агрессивности, что говорит за то, что это было патологическое явление и меньше всего его агрессивность надо рассматривать, как бытовое явление тогдашнего времени с крестьянами расправляться кулаками за их провинности.
Чтобы удержаться от вспыльчивости и побоев, жена его давала такие советы: 'Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться', с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа.
'В дворянском обществе губернии (говорит далее Толстой об отце) Николай был уважаем, но не любим. Дворянские интересы не занимали его, и за это то они считали его гордым, другие -- глупым человеком'.
Из всех сыновей его (братьев Льва Николаевича) -- один был определенно нервно психически больной.
Это был Дмитрий Николаевич. В детстве приступы капризности его были до того сильны, что мать и няня 'мучились' с ним. Позже, взрослый, был очень замкнутый, даже с братьями; задумчивый, склонный к мистическому и религиозному юродству, не обращая внимания на окружающих людей; имел странные выходки, странные вкусы, вследствие чего был объектом насмешек. Был неряшлив и грязен, являлся без нательной рубашки, одетый только на голое тело в пальто и, таким образом, являлся с визитом к высокопоставленным лицам. Из юродствующего и религиозного вдруг становился развратным временами. Часто делался импульсивным, вспыльчивым, агрессивным, жестоким и драчливым, дурно обращался с слугой своим, бил его. Страдал смолоду тиком (подергивал головой, как бы освобождаясь от узости галстука). Умер от чахотки.
Другой брат Толстого -- Сергей Николаевич отличался также эксцентричностью и явно патологическими странностями психики, так, по словам старшего сына Толстого (Льва Львовича) он был 'эгоистичный' и 'несчастный человек', мало разговаривающий и чрезвычайно замкнутый: часто месяцами проводил один взаперти'. Часто на весь дом раздавались 'его оханья и аханья'. Держал себя всегда странным образом и оригиналом. Выезжал не иначе, как на четверке. Был чрезвычайно горд и к крестьянам относился с презрением.
Сын Льва Толстого -- Лев Львович также отмечает в своих воспоминаниях, что он страдал в течение 5 лет какой-то 'нервной болезнью', так что был освобожден от воинской повинности и оправился, будто бы, от этой болезни, когда женился.
Из всех этих данных о наследственности Толстого мы можем заключить, что он принадлежал к личностям с невропатической и психопатической предрасположенностью.
13. Общая оценка всех клинических данных
Перейдем теперь к общей оценке всех клинических данных, которые мы до сих пор приводили. Можем ли мы все выше приведенные симптомы болезни Толстого квалифицировать как симптомы генуинной эпилепсии? Такой диагноз болезни Толстого мы категорически отвергаем, как мы его отвергли 5 лет тому назад*.
___________________
* 'Клин. Арх. Ген. и одар'., вып. I, т. I, в статье: 'К патографии Льва Толстого'.
Не говоря уже о том, что ни клиническая картина самих припадков, ни характер периодичности этих припадков -- не соответствуют картине генуинной эпилепсии, -- само течение, т. е. все развитие психики Л. Толстого резко противоречит такой форме эпилепсии.
Как известно, психика одержимого генуинной эпилепсией сопровождается резким притуплением психических способностей, чего про психические способности Льва Толстого сказать уж никак нельзя. Наоборот, необычайное развитие его необыкновенных психических способностей поражает нас, и это развитие сохранилось вплоть до самой его смерти.
Точно также вводить в дифференциально-диагностические соображения гипотезу о возможности эпилепсии органического происхождения у нас нет ни малейших оснований для этого. Психогенное происхождение припадков и его эквивалентов мы уже констатировали выше, Точно также раннее появление судорожных припадков и других симптомов, и вообще вся картина болезни и ее развитие, все это говорит против такого предположения.
Появление к старости артериосклероза могло только осложнить картину болезни, но не объяснить, ибо, как сказано, судорожные и другие симптомы мы имеем еще с юного возраста. Единственно, что может ввести нас в диагностическое затруднение это вопрос -- не были ли эти припадки истерическими (истерические реакции), и вообще нельзя ли весь симптомокомплекс заболеваний объяснить истерией? Тем более, что психогенность симптомов у нас на лицо.
Но и это предположение мы должны отвергнуть. Дело в том, что характер судорог описанных выше не подходит под истерию. Точно также характер припадков, протекающих с потерей сознания, с амнезией после припадка, со спутанностью и бредом до припадка, носящие характер тяжелого сумеречного состояния и вообще вся картина припадка не вяжутся с истерической реакцией. Кроме того, выше констатированные ряд симптомов: сумеречные состояния, типичные для эпилептиков приступы ауры Petit mal, тяжелые приступы патологического страха смерти с галлюцинациями устрашающего характера, доводившие его до желания самоубийства; наконец, патологические изменения настроения, резко аффективно-агрессивный характер со всеми ему присущими особенностями -- все это говорит за то, что диагноз истерия-- слишком упрощенный шаблон, в который ни болезнь, ни психика Толстого не укладываются. Во всяком случае мы таким упрощенным диагнозом удовлетвориться не можем. Мы больше склонны к тому диагнозу, к которому мы пришли в 1925 году: диагнозу аффективной эпилепсии. Более детальное изучение болезни Толстого, изложенное здесь, в этой работе, нас еще более убедило в справедливости этого диагноза, нежели 5 дет тому назад.
По исследованию Bratz'a*, аффективную форму эпилепсии необходимо совершенно выделить, как особую форму, совершенно отличающуюся от генуинной эпилепсии, несмотря на то, что эта форма также Выражается в судорожных припадках, как и генуинная эпилепсия. Но характерным отличием этой аффективной эпилепсии является то. что эти припадки являются преимущественно после душевных волнений (аффектов), отсюда и название -- аффективная эпилепсия.
Далее, при этой форме эпилепсии бывают припадки Petit mal, головокружения, обмороки, психические эквиваленты, патологические изменения настроения, состояние спутанности и пр. Характерным также при этой форме эпилепсии является то обстоятельство, что припадки эти улучшаются, как только удастся таких больных поставить в условия спокойной обстановки, где нет причин для аффекта.
Но самое характерное для таких больных (и это является резким отличием этих больных от других форм), что у аффект-эпилептиков при наличии у них психопатической предрасположенности никогда не наступает того эпилептического изменения личности, характеризующего эпилептическое слабоумие, которое обычно бывает при генуинной эпилепсии.
Точно также Крепелин** выделяет эту форму аффективной эпилепсии, как самостоятельную форму, отмечая все вышеприведенные характерные черты, т. е. также отсутствие эпилептического изменения личности в смысле слабоумия, несмотря на судорожные припадки; также зависимость этих припадков от аффекта и волнения, и вообще все течение этой болезни зависит от влияния внешних обстоятельств (в особенности волнений), чего при генуинной эпилепсии не бывает.
__________________
* Bratz. -- Die Affectepileptische Anfalle der Neuropathischen und Psychopatischen. Monats: hrifft f r Psychiatrie und Neurologie 1911.
** Kraepelin. Psychiatrie B. III. 1140 p. 68
Кроме того, Крепелин отмечает еще и следующие психические симптомы, свойственные аффективной эпилепсии: чрезвычайно сильная раздражительность, патологические изменения настроения, приступы патологического страха, состояние затемнения сознания с самообвинениями, а иногда с галлюцинациями, бывают также состояния сильного возбуждения, иногда
