Интересно, как ты с ними, с политиками, уживаешься под одной
крышей в Мадриде? Бедненький...
Словом, он предложил мне на выбор: Португалию, Испанию или
Марокко.
Испанию я отверг сразу же, потому что посчитал желание поехать в
Мадрид недружественным актом по отношению к тебе, достаточно одного
питомца <Дикого Билла> на Андалусию, Страну басков и Галисию, вместе
взятые. Марокко, конечно, заманчиво, но с одним испанским там не
проживешь, нужен арабский, и не такой, каким изъясняюсь я, но
настоящий, лоуренсовский. Остановились на моей любимой Португалии;
Элизабет была страшно этому рада, <мальчики выучат язык Камоэнса и
Васко да Гамы>.
Я пришел, как и сотни наших парней, в государственный
департамент, меня принял вполне милый человек, - алюминиевая седина,
пробор, правленный бритвой, красивые усики, темно-серый пиджак,
сине-белая бабочка, - усадил в мягкое кресло, сел напротив, попросил
хорошенькую секретаршу сделать кофе, угостил крекером и начал
разговор про то, какая область дипломатической работы меня бы могла
заинтересовать в первую очередь. Я оказался в довольно сложном
положении, потому что не мог, естественно, сказать ему, что Макайр
уже назвал ту страну, где я буду действовать. Поэтому я стал плести
ахинею, говорить, что готов выполнить свой долг в любой точке земного
шара, только б была польза дяде Сэму, мы ребята служивые, привыкли
подчиняться приказу, и все в этом роде.
<Расскажите мне о вашей работе у Донована>, - сказал алюминиевый
дядя.
Я ответил, что лишен возможности доложить ему о моей работе в
разведке, поскольку у нас существует свой кодекс чести, и без
разрешения моего руководителя я не имею права раскрывать подробности.
<А вы без подробностей, в общих чертах>, - предложил
алюминиевый.
В общих чертах я рассказал ему, что пришел в ОСС из газеты
<Мэйл>, испанский и португальский учил в Новой Англии; в сороковом
году работал в Нидерландах, там кое-как освоил немецкий, затем
пришлось посидеть в Африке, начал изучать арабский.
Он спросил, есть ли у меня награды; я ответил, что две. Он
поинтересовался, за что. Я сказал, что за работу. Тогда он спросил
меня, что я еще изучал в Новой Англии. Я ответил, что с детства
интересовался историей Французской революции, моя мама француженка,
ее язык какое-то время был моим первым, особенно пока отец работал в
Канаде.
Тогда алюминиевый, впервые за весь разговор закурив, спросил, от
кого я получил задание установить контакт с коммунистическим
подпольем во Франции.
Я ответил, что если он знает об этом факте, то ему должно быть
известно, кто поручал мне эту работу.
<В вашем деле, мистер Спарк, написано, что это была ваша
инициатива>, - ответил он.
Моя так моя, подумал я, хотя прекрасно помнил, как Олсоп передал
мне указание Макайра; помню даже, что он сказал мне об этом в кафе
лондонского отеля <Черчилль>, что-то в начале апреля сорок
четвертого, когда мы готовили вторжение в Нормандии.
Тогда алюминиевый спросил меня, с кем именно из французских
коммунистов я поддерживал контакты. Я ответил, что, поскольку меня
забросили в мае, когда нацисты правили несчастной Францией, все мои
контакты с коммунистами носили конспиративный характер, я для них был
<Пьером>, они для меня <Жозефом> и <Мадлен>.
<Но ведь вы встречали их после того, как мы освободили Францию?>
<Нет>.
<Это очень странно. Почему?>
<Потому что через девять дней после того, как мы вошли в
восставший Париж, меня вновь перебросили в Португалию>.
<А разве в Париже было восстание?>
<Да, мы писали об этом в газетах>.
<Мне казалось, что это игра, желание польстить де Голлю>.
<Не знаю, как по поводу лести, но я там дрался>.
<Вместе с коммунистами?>
<Не только. Хотя они были главной пружиной восстания>.
<И даже во время этого... восстания вы не узнали никого по
имени? Только <Жозеф> и <Мадлен>?>
<Нет, я был связным со штабом полковника Ролль-Танги. Одно из
его имен настоящее, второе псевдоним, только я не помню, какое
настоящее>.
<Вы общались непосредственно с ним?>
<Не только>.
<С кем еще?>
<С майором Лянреси>.
<Это подлинное имя?>
<Мне было неудобно спрашивать его об этом. Да и некогда. Надо
было воевать. Знаю только, что он воевал в Испании против Франко,
знал наших ребят из батальона Линкольна>.
<Ах, вот как... Он говорил по-английски?>
<Да. Вполне свободно. Хотя с французским акцентом>.
И я, дурила, начал распространяться про то, как занятен у
французов наш акцент, причем особенно у тех, кто родился в Провансе,
вообще у всех южан какой-то особенный акцент, он делает их
беззащитными, похожими на детей.
<Скажите, - перебил меня алюминиевый, - а вы не говорили с
Лянреси об Испании?>
<Мы с ним говорили о том, как разминировать те дома, которым
грозило уничтожение, и еще о том, как пройдут связные к нашим
передовым частям>.
<Но после того, как мы вошли в Париж, вы, видимо, встречались с
ним?>
<После того как мы вошли в Париж, я беспробудно пил неделю. С
нашими>.
<С кем именно?>
<С Полом Роумэном, Джозефом Олсопом и Эрнестом Хемингуэем>.
<Роумэн сейчас работает в Испании?>
