не потребуете миллион.
- Песет? - спросила Клаудиа. - Или долларов?
- Миллион долларов мне не грозит. Увы. Неужели этот мастер так высоко ценится?
- Выше не бывает, - ответила Клаудиа. - Это картины Макса, Они нравятся вам по-прежнему, Роберт?
- Да, - ответил Харрис. - По-прежнему.
Пол изумленно посмотрел на Штирлица.
- Слушайте, какого черта вы вообще сунулись в... Почему вы не занимались живописью и только живописью?!
- А кто бы меня кормил? Покупал краски? Снимал ателье? - спросил Штирлиц. - Становитесь поскорее миллионером, я брошу службу на ИТТ и предамся любимому занятию.
- Буду стараться, - пообещал Пол и отошел к картине, которая выделялась изо всех остальных: цвета на ней были более сдержанные, красный соседствовал с розовыми тонами, небо было легкое, прозрачное, в нем ощущалась осень, но не здешняя, испанская, очень конкретная, как и все в этой стране, а какая-то совершенно особая, умиротворенная, что ли.
Вот так можно провалиться, понял Штирлиц, наблюдая за тем, с каким интересом рассматривал Пол именно эту его картину; этот парень играет роль свинопаса, но он отнюдь не так прост, как кажется; никто из немцев, приходивших сюда, не втыкался в эту работу так, как он; впрочем, тогда она висела не здесь, сюда ее перенесла Клаудиа после того, как я уехал, раздав перед этим краски и кисти соседским ребятишкам; можно быть дилетантом в политике, такое случается довольно часто, нельзя быть дилетантом в искусстве. Проявление гениальности можно ждать в человеке, который равно распределен между эмоциями и логикой, это редкостное сочетание; один характер на десяток миллионов; при этом ни одна из двух ипостасей не имеет права на то, чтобы превалировать в человеке; эмоция порождает мысль, логика контролирует содеянное, постоянная саморегуляция, куда уж мне было до этого...
- Похоже на Север, - сказал Пол, обернувшись к Штирлицу. - Но это не Германия. Это совершенно не те цвета, которые характерны для Германии. Скорее Швеция, Эстония, север России... Где вы это писали?
- Здесь.
- Да, - подтвердила Клаудиа, - я сидела в кресле, а Макс писал. Я еще спросила, где такое раздолье и такие холодные небеса, а он ответил: <Там, где нас с тобою нет>. Правда, Макс?
- Думаешь, я помню?
- Я помню все, что связано с ва... с тобою, - она теперь говорила, казалось, с ним одним, и Штирлиц подумал о Харрисе: <Бедный человек, не хотел бы я оказаться на его месте; вообще-то ситуация невероятная, если вдуматься; в доме женщины, которая была нужна мне как прикрытие - и тогда и сейчас, - увидать соперника, необходимого мне сегодня как воздух, как спасение, как надежда, ибо он действительно из клана <Бэлл>, а этот клан очень не любит ИТТ, и если я поспрошаю самого себя на досуге про те данные, которые проходили через меня в ту, десятилетней давности, пору, я могу построить точный макет беседы с ним в Мадриде, а побеседовав, я получу тот канал связи с миром, который мне так сейчас нужен>.
Клаудиа поставила на стол маленькие чашки; кофейник у нее был здесь же, в столовой, старинный, но подключен к электричеству.
- Ты плохо выглядишь, - сказала Клаудиа, положив свою сухую ладонь на руку Штирлица.
- Роберт смотрится лучше? - спросил Штирлиц.
Клаудиа словно бы не слышала его, даже не взглянула на Харриса; тот старательно изображал наслаждение, которое испытывал от кофе, заваренного женщиной.
- Ты, видимо, болел? - продолжала Клаудиа. - Ты потом все мне расскажешь, у меня есть старуха в Севилье, которая лечит болезни. Травами. Ее зовут Пепита, и ей девяносто три года. Мне кажется, она хитана'. Если каждое утро пить набор трав - зверобой, тысячелистник, календулу и алоэ, человек обретает вторую молодость. Я пью этот сбор семь лет.
_______________
' Х и т а н а - цыганка (исп.).
- Продайте патент, - сказал Пол, отодвигая чашку. - Я разбогатею на этом пойле. Спасибо, Клаудиа, мне было чертовски приятно познакомиться с вами.
Он поднялся; вместе с ним поднялся Харрис. Он достал из кармана маленькую коробочку и протянул ее Клаудии:
- Это вам.
- Спасибо, - ответила женщина, с трудом оторвав свои прекрасные зеленые глаза от лица Штирлица. - Спасибо, Роберт, это так любезно.
Она не стала раскрывать коробочку; поднялась, протянула руку Роберту; он, низко склонившись, поцеловал ее.
- Могу я на один миг похитить у вас Макса? - спросил Пол. - Мне надо сказать ему два слова.
- Да, да, конечно, - ответила женщина. - Я пока сварю еще кофе, да. Макс?
- Спасибо, - ответил он и вышел следом за Полом в гостиную.
Тот закурил и, сев на подоконник, сказал:
- Я, конечно, узнаю, под каким именем вы здесь жили, Бользен. Спасибо, вы облегчили мне вашу проверку. Поздравляю вас с такой подругой и с вашей ловкостью. Билет на Сан-Себастьян отдайте мне, вам его оплатит Эрл, я подтвержу, что вы ездили туда по моей просьбе. И верните мне все ваши деньги. Мне так будет спокойнее.
- Вы ведете себя глупо, - заметил Штирлиц, протягивая американцу бумажник. - Во-первых, я могу уехать с Клаудиа. Во-вторых, если бы я решил бежать, я бы сделал это с т о в а р о м. Кому я нужен с пустыми руками? А вы по дороге поговорите с Робертом, он славный парень, только в отличие от вас не сотрудничает с бывшими нацистами. Он пригодится в вашем деле, потому что, судя по всему, знает то, что вам и не снилось. Вы, видимо, интересуетесь нашими, я имею в виду СД, связями. Они шли через ИТТ. Но британцы умеют работать с теми, кто стоит им поперек дороги, лучше, чем вы.
- Он что, из службы?
- Думаю, нет. Во всяком случае, до войны никак связан не был, им интересовались.
Пол шлепнул плоским бумажником по ладони, раскрыл его, просчитал деньги, пожал плечами и протянул его Штирлицу:
- Держите. Вы правы, я не подумал. Скажите мне, зачем вы взяли билет к баскам?
- Чтобы уйти от вас, - просто ответил Штирлиц.
- Куда?
- Куда глаза глядят.
- Почему?
- Потому что я испугался.
- Чего?
- Того, что снова окажусь в том ужасе, в котором был с тридцать третьего года.
- Вы в СД с тридцать третьего?
- Да.
- Давно считаете эту организацию <ужасом>?
- Да.
- С какого времени?
- Это мое дело.
- Почему вы решили, что здесь - после того, как мы вас нашли, - вас ждет такой же ужас?
- Потому что Эрл дал понять, что он не любит вас и не верит вам. Так что моя работа, какая, не знаю, будет, видимо, направлена против вас. А я больше не выдержу того, чтобы быть в заговоре. Он возможен только один раз, причем заговорщики должны победить или же быть уничтоженными. Заговор ломает людям хребет, постоянное ожидание, страх, который получает выход только ночью, накануне той минуты, когда ты проваливаешься в дрему после того, как наглотался намбутала. Понимаете?
- С трудом. Я никогда не участвовал в заговорах. Вы расскажете мне завтра, о чем говорил Эрл?
- Нет. Я сказал вам то, что мог. Если хотите, чтобы у нас состоялся диалог, объясните, отчего он посмел так говорить о вас? Дурак? Нет. Умный. Ваша комбинация? Тогда я не много на вас поставлю - топорная работа. С другим, может, пройдет, со мною нет. Я профессионал, поэтому играю партию на раскрытых
