- <Но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла>... Чушь, да?
- Помолимся, а? - сказала Элизабет. - Какая же это чушь?
Они замерли; сигареты, оставленные в пепельнице, дымились; Кристина хотела потушить их; Элизабет махнула рукой, ерунда; мгновение побыли каждая в себе самой - недвижными, потом Элизабет взяла свою сигарету и затянулась еще тяжелее:
- Знаешь, всегда все бывает наоборот... Чем хуже гадание, тем лучше в жизни...
- Верно... Я погадаю на Пола... Четыреста седьмая страница, тринадцатая строка сверху... Вот... - Она зажмурилась. - Читаю... <И сказал Господь Иную, что было праведно в очах Моих, выполнил ты над домом Ахавовым все, поэтому сыновья твои до четвертого рода будут сидеть на престоле...>
Вошел Нильсен, потер руки, подул на пальцы, словно они замерзли, хотя день обещал быть теплым:
- Дамы, а где же омлет и кофе? Мы вышли в море, впереди и по бортам ни одного судна на двадцать миль, у меня есть десять минут на отдых... Смотрите-ка, ни ветерка, ни тучки, полный штиль, можно даже патефон завести.
- Заведите, - обрадовалась Элизабет. - У вас хорошие пластинки?
Нильсен обернулся к Кристине:
- На вашей яхте хорошие пластинки, мадам?
- Что бы тебе хотелось послушать, сестричка?
Элизабет открыла наугад страницу, ткнула пальцем, загадала на Спарка, прочла первые строки: <Погибни, день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: <Зачался человек!>, - захлопнула книгу в зеленом сафьяне, заставила себя улыбнуться и сказала:
- С радостью послушала бы <Пер Гюнта>...
На вокзале в Гамбурге было грязно и пусто, восстановительные работы шли ни шатко ни валко, англичане - в отличие от младших братьев - палец о палец не ударяли, чтобы вдохнуть жизнь в разрушенную страну; лицензии на открытие газет и радиостанций давали легко, без раздумий; позволяли регистрацию только небольших фирм, не помогая ни строительными материалами, ни продовольствием: <Сначала мы восстановим Остров, разбитый немецкими <фау>, а уж потом решим, как быть с <Гансами>... Чем дольше они будут жить в руинах, тем спокойнее для Европы, - конечно, на этом этапе; когда сами восстанем из пепла, поднимем их, контролируя каждый шаг, чтобы не повторился тридцать третий год... Для этого сначала надо привить им вкус к демократии и научить искусству выслушивать мнение несогласных... А еще выбить из памяти преклонение перед <железной рукой> богоданного фюрера, когда каждый освобожден от обязанности думать; выполнять легче; инженеру платят в четыре раза больше мастера потому, что он придумывает, это дорогого стоит>.
Джек Эр купил на перроне газеты - их здесь было множество, от местных крошечных листков в две ладони до <Вашингтон пост>, - просмотрел новости; начал с тех страниц, где печатали про скандалы; в случае чего информацию о Роумэне будут давать именно там, если, спаси бог, случится горе; нет, все в порядке; Адольф Менжу дает интервью, будет сниматься вместе с Робертом Тейлором в первом антикоммунистическом боевике; молодой миллионер Онассис благодарит президента Трумэна за помощь Греции, лишь это спасет страну от большевизма, - маленький черноволосый крепыш с розочкой в лацкане смокинга на гала-вечере в Нью-Йорке; окружен женщинами, которые на голову выше его...
Ощутив на плече чью-то руку, Джек одновременно услыхал низкий голос:
- Не ту газету смотрите, мистер Эр.
Обернувшись, увидел низенького человека, не выше Онассиса; как он мне до плеча-то смог дотянуться? Пиджак поношенный, рубашка мятая, галстук съехал в сторону, какой-то бутафорский, такие носят люди с Юга; правда, ботинки наши, настоящие с а м о х о д ы, подошва толстенная, верх пробит дырочками, образующими трафаретный рисунок; все американцы носят такие туфли, только пижоны заказывают лайковые, с длинными носами.
- Представьтесь, - сказал Джек Эр, стремительно оглядев перрон; ни одного человека, который мог бы казаться подозрительным, не заметил; впрочем, бежать некуда, да и потом, если что-то задумано, они окружили вокзал, азбука. - Я не знаю, с кем говорю.
- Но догадываетесь, - заметил низенький. - Не скажу, что вы Гегель, но сметка у вас американская, горжусь... Я ваш коллега... Точнее говоря, коллега по прошлой работе... Я Райли, из Федерального бюро расследований...
- Что я должен смотреть и в какой газете?
- В <Нью-Йорк таймс>, - Райли протянул ему мятый, скатанный в трубку увесистый сверток, как-никак сорок восемь страниц, воскресный выпуск. Макайр убит... Он был связан с наци, вот почему он подставил под пулю несчастного Пола Роумэна...
- Что?!
- То самое. Роумэна убили... Он пал смертью героя... Его похоронят на Арлингтонском кладбище, с воинскими почестями... Макайра завербовал абвер, еще в сорок третьем, в Мадриде. Да вы читайте, там все написано...
- У вас есть сигареты?
- Не курю.
- Где... На какой странице это напечатано?
- За <Сошиал>... Давайте найду...
Райли пролистал мятые листы, ткнул в фотографию; мертвый Макайр лежал на причале дока; руки раскинуты; лицо обезображено гримасой ужаса и боли.
- Вот, - сказал Райли: - <Гибель чиновника Центральной разведывательной группы>...
Джек стремительно прочитал заметку; о том, что Макайр был перевербован абвером, ни слова, только упоминались <таинственные связи покойного с иностранцами>...
- А где сообщение о Роумэне?
- Это пришло по служебным каналам... За вами тут смотрели немцы, поэтому мы вас маленько страховали, не взыщите... О Роумэне, видимо, будет в вечерних выпусках...
- Где он погиб?
- По-моему, в Аргентине... Или Парагвае... Когда похищал какую-то нацистскую шишку...
- Где тело?
- Везут на родину.
- А как фамилия этой самой шишки?
- Не помню... То ли Миллер, то ли Мюллер, могу ошибиться...
- Но ведь здесь ничего не написано про то, что Макайр был агентом абвера!
- Сразу все вываливать, что ли? - Райли посмотрел на Джека с недоумением. - Я ж делюсь с вами служебной информацией... Ладно, едем, надо отыскать яхту, миссис Роумэн надо отправить на военном самолете в Вашингтон... Вдова должна принять участие в церемонии похорон...
- И все же он достал Мюллера, - тихо сказал Джек Эр, шмыгнув носом. Он достал того гада!.. Бедненький... Такой славный парень, Райли, такой американец... Эх...
- Вы голодны? - спросил Райли. - Может, заедем ко мне? Перекусим? Или сразу на аэродром?
- Зачем? - удивился Эр. - Почему на аэродром?
- А как же мы найдем яхту?
- Яхту? - задумчиво переспросил Джек. - Яхту... Сначала я бы хотел купить несколько экземпляров этой самой <Нью-Йорк таймс>...
Райли достал из кармана жетон, предъявил Джеку:
- Это не игра... Я понимаю, что вы хотите перепроверить... Вон киоск, валяйте, покупайте, жду вас у выхода, военная машина, сразу увидите.
Эр купил целую кипу газет, экземпляров семь, просмотрел все номера: всюду труп Макайра; и эта гнида выгнал Роумэна, подумал он с яростью, сколько же таких нацистских гнид затаилось в мире, а?!
Он отчетливо вспомнил Роумэна; вспомнил его заросшие щеки и мешки под глазами, а еще мятые <Лаки страйк>... Это был настоящий шик, мало кто понимает толк в настоящем шике... Он был шикарным мужиком, по-настоящему шикарным; он даже говорил с шиком, небрежно, рассеянно, совершенно не думая о том, какое производит впечатление: имеешь уши - слушай, если не дурак - поймешь... Некоторые вдалбливают,
