третьем этаже, с окнами в парк, неподалеку от университета.
На телефонной станции Криста написала заявление об установке ей номера в новой квартире, поинтересовалась, может ли она выбрать себе те цифры, которые по душе: <Я математик, верю в значение суммы чисел>; ей любезно ответили, что, поскольку в действие вводится новая подстанция, просьбу фрекен можно удовлетворить; номер был легко запоминающимся: 25-05-47; рано утром отправила телеграмму в Голливуд, Роумэну, сообщив о продаже дома; дату заполнения бланка проставила сама: <25 мая 1947 года>.
...После того, как все формальности были соблюдены, Криста внесла деньги за страховку яхты. Мартенс выехал в Мюнхен, пообещав ей позвонить или написать через две недели: <Раньше не управлюсь, милая фрекен Кристиансен>.
ШТИРЛИЦ, ГАНС (Барилоче, сорок седьмой) __________________________________________________________________________
- Иди к ним, иди, - взмолился Ганс. - Это акулы, они набиты деньгами и не умеют кататься, их перехватит дон Антонио, иди же, только ты можешь затащить их к нам!
- Не суетись, дурашка, - Штирлиц усмехнулся. - Если они американцы, а они, действительно, скорее всего американцы, подойди к ним сам, янки любят тех, кто говорит через пень колоду и с акцентом, им нравится все иностранное... Я их отпугну нью-йоркским акцентом, они своих боятся - те обдерут их за милую душу.
Ганс, не отрываясь от окошка, заросшего ледяным плюшем, посреди которого он выскоблил щелочку и расширил ее быстрым, пульсирующим дыханием, цепко наблюдал за тем, как семь человек - пять мужчин и две женщины, одетые по-американски, достаточно скромно и в высшей мере удобно, но явно не для горнолыжных катаний, - топтались на месте, поглядывая то на коттедж Отто Вальтера, то на прокатный пункт дона Антонио.
- Они меня не поймут, Макс, я же говорю по-английски с грехом пополам! И потом я смущаюсь, я не умею заманивать, это унизительно!
- Ну-ну, - сказал Штирлиц и поднялся. - Попробую. Пожелай мне ни пуха ни пера.
На улице было достаточно холодно, но ветер с Кордильер уже не задувал; значит, через час-другой солнце начнет припекать; снег прихвачен ледяной корочкой, кататься нельзя, унесет со склона, разобьешься о камни; пока-то американцев экипируешь, пока-то поднимешь на вершину, объяснишь, как надо п л у ж и т ь - спускаться, постоянно притормаживая, установится погода, день будет отменным.
- Я вас заждался, - крикнул Штирлиц американцам издали. - Уже полгода жду! Всех катал - и англичан, и голландцев, и французов, - а вот настоящих янки не поднимал на вершину ни разу!
Седой крепыш, судя по всему старший, резко повернулся к Штирлицу:
- Вы американец? Здесь!? Какая-то фантасмагория!
Заметив, что к прибывшим во всю прыть гонит младший брат дона Антонио, сумасшедший Роберто, Штирлиц ответил:
- За рассказ о моей одиссее дополнительную плату не беру, пошли, я уже приготовил хорошие ботинки прекрасным леди - пятый и седьмой размеры, попробуйте спорить?!
Дамы не спорили; как истинные американки, раскованно и дружелюбно расхохотались, заметив, правда, что джентльмен им льстит, размеры чуть больше, шесть и семь с половиной, и первыми направились к прокатной станции Отто Вальтера.
- Они шли ко мне, Максимо, - прошептал сумасшедший Роберто, пристроившись к Штирлицу, который заключал шествие, словно бы загоняя американцев, будто кур, в сарай, широко расставив руки. - Это не очень-то по-соседски.
- Надо было скорей поворачиваться, Роберто. И не устраивай истерики побью.
- Тогда они испугаются и уйдут от тебя.
- Верно, - согласился Штирлиц. - Пойдут к вам, увидят твою морду с синяками и тогда вообще побоятся ехать на вершину.
- Но ты хоть позволишь мне подняться вместе с вами?
- Я не могу тебе этого запретить, но объясняться-то я с ними буду по-английски, все равно не поймешь...
Роберто отошел, бормоча под нос ругательства; седой американец поинтересовался:
- Конкурент?
- Если знаете испанский, зачем спрашивать? - ответил Штирлиц.
Ганс встретил гостей, затянув ремень, как молодой кадет на параде, приветствовал их на чересчур правильном английском, осведомился, кто хочет кофе; есть напитки и покрепче; предложил сразу же начать примерять обувь...
Штирлиц сумрачно заметил:
- По поводу того, что <покрепче>... До спуска пить запрещено... Я ваш тренер, меня зовут Мэксим Брунн, к вашим услугам, леди и джентльмены, кто намерен подняться на вершину?
- Все! - закричали женщины.
- Прекрасно, у моего босса, - Штирлиц кивнул на Ганса, - будет хороший бизнес. Ознакомьтесь с расценками за инвентарь. Лично я беру за день пять долларов с каждого, гарантирую, что за неделю вы научитесь скоростному спуску. Страховку не беру: фирма гарантирует, что вы вернетесь в Штаты с целыми ногами и тазобедренными суставами, - вообще-то, их ломают чаще всего, особенно люди вашего возраста, - обернувшись к женщинам, он добавил: - К вам это не относится, гвапы... <Гвапа>, - галантно пояснил, по- галисийски значит <красавица>...
- А что такое <ходер>? - спросила большеногая американочка, лет тридцать пять, веснушки, ямочки на щеках, в глазах - чистый наив, вполне естественно совмещенный с оценивающей деловитостью женщины, знающей толк в любовных утехах.
- Вы чья-нибудь дочка?! Джентльмены, кто отец этой очаровательной женщины? - Штирлиц улыбался. - Или вы жена? Лучше б, конечно, подруга, тогда бы я ответил правду.
- Мы жены, жены, - прокричали американки. - Я - Мэри, - сказала большеногая, - Мэри Спидлэм.
- А я - Хэлен Эрроу, - сказала маленькая, смуглая, стриженная очень странно, слишком коротко, чуть не под мальчика.
- Если вы жены, то пусть седой господин - мне кажется, он ваш предводитель - объяснит, что такое <ходер>, - усмехнулся Штирлиц. - У меня язык не поворачивается.
Седой крепыш, понимавший испанский, смущенно ответил:
- Девочки, это слово идентично нашему <заниматься любовью>.
- Не верно, - Штирлиц покачал головой. - Зачем говорите неправду? Это идентично нашему <фак>', девушки. В горах надо все называть своими именами... Ладно, к делу... Кто из вас хоть раз стоял на лыжах?
_______________
' Американский нецензурный жаргон.
Перестав хохотать над разъяснением Штирлица, Мэри и Хэлен отрицательно покачали головами; седой, укоризненно поглядев на присутствующих, заметил:
- Нужно ли все называть своими именами?
- Наш инструктор мистер Брунн, - быстро заговорил Ганс, стараясь исправить неловкость, - настолько силен на склонах, что ему здесь прощают все... Они психи, эти тренеры, настоящие психи, но что мы без них можем?
- Мистер Брунн не псих, - Хэлен сбросила куртку. - Просто он любит точность. И мне это нравится. Правда, Эрни? - она обернулась к высокому мужчине в клетчатой куртке. - Ты согласен?
- С такой женой, - усмехнулся Штирлиц, - ни один муж не рискнет не согласиться... А вообще-то, леди и джентльмены, я вас проверял: я вожу на склон только тех людей, которые не выпендриваются... Иногда ведь начинающих горнолыжников надо - за грубые ошибки - ударить палкой по попе, как детей, и это по правилам, иначе не научитесь... И это надо простить тренеру, потому что горные лыжи есть некий момент любви и самоутверждения, вы в этом убедитесь через час... А теперь все, хватит болтовни, дамы раздеваются первыми в комнате наверху, берут брюки и куртки, я поднимаюсь к ним с ботинками через пять минут, мужчины - так и быть - раздеваются при мне...
...На вершине было холодно, нос Ганса сразу же сделался сосулистым, но капля, которую так ждал Штирлиц все эти недели, что они работали вместе, так и не появилась, он так хитро дотрагивался до щек перчатками, запрокидывая голову, или, наоборот, резко присаживался, вроде бы поправляя крепления, что успевал смахнуть ее совершенно незаметно; раньше
