Штирлиц потешался над этим, сегодня начал анализировать каждый жест молодого х е ф е; он вообще сегодня смотрел на Ганса по-новому, очень цепко и поэтому - внешне совершенно не обращал на него внимания.
- Между прочим, я вам не представился, - сказал седой коротыш, опустив уши своей шапочки. - Меня зовут Дик Краймер, я работаю в сфере рекламы... Нашу поездку финансировал нью-йоркский филиал лондонской туристской фирмы <Кук и сыновья>...
- Намерены прославлять наши восхитительные склоны? - сразу же заинтересовался Ганс. - Я готов передать вам, совершенно безвозмездно, материалы об уникальном озере Уэмюль, об его индейском изначалии...
- Изначалие у него вулканическое, - буркнул Штирлиц, и американцы весело рассмеялись: эта нация не терпит угодничества и не считает нужным хитрить по мелочам.
Ганс посмеялся вместе со всеми, но в глазах у него промелькнуло то, прежнее, что Штирлиц прочел во время их первой встречи; тем не менее этот человек умеет проигрывать, отметил он, и обладает отменной выдержкой; сумасшедший Роберто полез бы с кулаками, а как же иначе, над ним смеялись сеньорины, смех - оскорбление для кабальеро, все по правилам...
- Безвозмездно никто ничего не передает, - продолжал между тем Штирлиц, поглядывая на облака, которые становились все более высокими, легкими; в них угадывался розовый цвет, значит, они вот-вот разорвутся и выглянет солнце. - Безвозмездно - значит неинтересно. Или, хуже того, лживо. Правда, мистер Краймер?
- Вообще-то да, мы не очень верим в безвозмездность, когда речь идет о бизнесе, - согласился тот. - Но если там всякие фонды и пожертвования, то это, конечно, другое дело.
- Э, бросьте, - Штирлиц махнул рукой, - фонды не облагаются налогом, можно спрятать десяток миллионов долларов от ищеек из финансового ведомства, да и потом реклама, связанная с благотворительностью, даст неплохую прибыль, нет?
- Вы американец, - утверждающе заметил Краймер. - Не отказывайтесь.
- А кто сейчас отказывается от вашего зеленого картона? Победители, денег тьма, девушки, - Штирлиц кивнул на Мэри и Хэлен, которые прилаживали лыжи, - хорошенькие, дурак откажется... Ладно, хватит болтать! Представители мистера <Кука> должны оценить своими задницами крутизну, а вы неверно приладили лыжи, давайте помогу.
Он опустился перед женщиной на колени, взял ее левую лодыжку, вогнал ботинок в крепление, затянул и вдобавок обвязал кожаной тесемкой; в сумочке, которая служила ему одновременно и поясом, у него были медикаменты, ремешки, мазь против ожога и плоская фляжка со спиртом.
- Теперь не жмет? - спросил Штирлиц. - Удобно?
- Было бы прекрасно, наладь вы мне и правую ногу таким же образом.
Штирлиц поднял голову; зрачки у женщины стали громадными, подрагивающими; неужели кокаин, подумал он, или муж опостылел; роман на склоне, отдушина на полгода, будет что вспомнить; все же женщины тоньше нас, они подданные чувства, их безрассудство окаяннее нашего, а потому поэтичнее.
Штирлиц приладил ей и правую ногу, поднялся, задрал голову и крикнул:
- Солнце, давай! Время!
И, послушное ему, солнце разорвало радужные, легкие тучи; американцы дружно зааплодировали.
Ганс шепнул:
- Ну и сукин же ты сын, Макс.
- Мальчик, зависть погубила Сальери, а он был довольно одаренным композитором... Ну, <кукины дети>, - Штирлиц обернулся к американцам, признавайтесь, кто из вас хоть раз стоял на лыжах?
- Один раз я корячился, - сказал Краймер. - Но у меня ничего не вышло...
- Где это было?
- В прошлом году в Австрии, около Теплицзее, я там кончал армейскую службу...
Штирлиц посмотрел на Ганса;тот, однако, не спросил, в каком это месте было, кто тренировал, где останавливался американец; поди ж ты, а как много рассказывал про тамошние склоны; впрочем, катается он отменно плохо, так что, быть может, не хочет позориться передо мною.
- Кто вас тренировал? - спросил Штирлиц.
- Какой-то паршивый Фриц, наверняка эсэсовец, они все эсэсовцы, эти поганые фрицы...
- Это уж точно, - согласился Штирлиц, - что верно, то верно, особенно Бах и Моцарт...
Мэри засмеялась:
- Дик, вас умыли холодной водой из-под крана... Мой дедушка, кстати, был фрицем, самый настоящий немец из Гамбурга...
- Ладно, - Штирлиц отчего-то вздохнул. - Объясняю, как надо спуститься с этого склона живым. Все зависит от того, как вы меня будете слушать. Сначала давайте разберемся с палками. Смотрите, как надо продевать руку сквозь тесемки... Поняли? Если потеряете на склоне палку, то не сможете подняться, когда шлепнетесь. А это - конец, особенно после того, как задул ветер... Здесь это происходит в минуту: ясное солнышко, благодать, как вдруг заметет, ни зги не видно и ни хрена не слышно... Замерзнете за милую душу...
- Ну вас к черту, - сказал долговязый муж Мэри. - Вы инструктируете нас, словно мы приехали в крематорий.
- Простите, сэр, больше не буду, - смиренно ответил Штирлиц. - Но если вы потеряете палки и замерзнете, мне придется сопровождать вашу жену в ее траурном турне до Нью-Йорка... Я не хочу этого, право... Если же вам вообще не нравится моя манера - валяйте вниз и бегом к нашему конкуренту, сумасшедший Роберто станет спускать вас на руках, как Дюймовочку...
- Ты несносен, - сказала Мэри своему долговязому. - Мистер Брунн обладает - в отличие от тебя - чувством юмора. У тебя какая-то страсть делать всех людей похожими друг на друга... Продолжайте, Мэксим! Посмотрите, я правильно просунула кисть, чтобы не потерять палку?
- Вы умница. Прирожденная горнолыжница, - кивнул Штирлиц и обернулся к остальным. - Ну-ка, все поднимите руки! Молодцы! Понятливые. Теперь давайте-ка поглядите, что такое п л у г... Это - основа основ первого дня обучения... Спуск с торможением - я это называю <плугом>... Вот, я поехал, наблюдайте!
Он оттолкнулся палками, чуть согнул ноги, словно приготовившись к прыжку, слегка развел их и, чуть не упершись кончиком правой лыжи в левую, начал соскальзывать вниз, придавливая о п о р н у ю ногу так, что еле-еле ехал по довольно крутому склону, будто какой незримый тормоз сдерживал его там, где по всем законам физики человека должно нести вниз с устрашающей, всевозрастающей скоростью.
- Видите, - кричал Брунн, обернувшись к американцам, - смысл в том, чтобы держать корпус развернутым к склону, постоянно чувствовать ноги, собранность спины и радоваться тому, что вы управляете скоростью, а не она вами!..
- Камни! - закричала Мэри. - Вы врежетесь в камни!
- Я не врежусь в камни, - ответил Штирлиц, продолжая спускаться, - я приторможу, я помню, что в тридцати метрах должны быть камни, но я не боюсь их, потому что я разведу лыжи пошире и спокойно остановлюсь на самом крутяке! Вот здесь. Стоп! Видите, как легко я остановился? Понятно, как надо катить вниз моим п л у г о м?
- Понятно, - прокричали американцы, только долговязый муж Мэри промолчал.
- А ну, валяйте ко мне! - скомандовал Штирлиц. - По очереди. Дик, начинайте, вы ж катались в австрийских Альпах? Вперед!
- Боюсь! Меня может понести. Вы зачем-то выбрали слишком крутой склон, - ответил Краймер. - На какой бок падать?
- Я вам запрещаю падать! Отталкивайтесь палками! Так! Молодец! Хорошо! Больше разводите ноги! Еще больше! Жмите на опорную лыжу! Еще! Еще! Еще! Молодец! Ну-ка, остановитесь! Вам не нужна левая нога! Поднимите ее чуток! Браво! Навалитесь на правую лыжу! Поворачивайте вверх! Молодец, Дик!
Краймер остановился возле него; лицо покрылось капельками пота, цепкий мужик, другой бы грохнулся, спуск, действительно, крутоват.
- Мэри, давайте вы!
- Боюсь, - прокричала американка.
- Все женщины боятся первого раза, а потом за уши не оттащишь, Штирлиц хмыкнул. - Вперед!
