эту пачку в огонь. Перед ним осталась груда тетрадей и папок с бумагами. Все это было написано им самим, все это содержало частицу его самого, а папки хранили в себе результаты его полугодовых работ на маяке. Он на минуту задумался. - Да, да, - проговорил он, и опять в каком-то известном ему порядке стал бросать все в огонь. Сжег все, встал и направился к книжному шкафу. Остановился перед шкафом в недоумении: ему хотелось сжечь те книги, которые он любил. Теперь вдруг оказалось, что таких книг нет. Он внимательно перечитывал знакомые корешки во второй, в третий раз, и во второй и в третий убеждался, что даже самые любимые книги теперь сами по себе, а он сам по себе. - Да, да, - проговорил он, поставив Аристотеля на полку. Взял с полочки над письменным столом термометр и всунул его под мышку. Термометр показывал тридцать восемь и две... ...Море уже серело от рассвета и стало получать свою обычную дневную огромность, когда в кабинете смотрителя раздался выстрел. Выстрел был направлен плохо, и смотритель остался жив.
Декабрь, 1924 г.
