только что чуть не убили. Пожалуй, можно позволить себе проявить хоть немного женской слабости.
Еще одна ошибка. Ей следовало все это время сильнее демонстрировать свой испуг. Она должна просить его обнять ее и говорить ей, что все в порядке. А сама должна благодарить его за то, что он спас ей жизнь. Она утратила способность ясно мыслить. События вырывались из-под ее контроля, она отчетливо ощущала это. Роз Морли... Поупы... Она думала о портфеле Джордана, который сейчас лежал запертый в сейфе. Она думала о его содержимом. Она думала о том, что он принес его домой, прикованным к запястью. Самая важная тайна войны — тайна вторжения — сейчас могла находиться совсем рядом с нею. А действительно ли эта тайна находилась в этом портфеле? А удастся ли ей похитить ее? Ей очень хотелось выйти из игры. Она больше не чувствовала себя в безопасности. Не ощущала в себе способность и дальше продолжать ту двойную жизнь, какой она жила в течение шести лет. Продолжать эту игру с Питером Джорданом. Она чувствовала, что не может и дальше каждую ночь отдавать ему свое тело ради того, чтобы потом пробираться в кабинет.
Кэтрин закончила раздеваться и легла на кровать. Джордан все еще сидел на краю, потягивая бренди и глядя в темноту.
— Как раз это и называется английской сдержанностью, — невнятно пробормотала она. — Нам возбраняется проявлять эмоции, даже когда на нас в темноте чуть не наезжают пьяные водители.
— А когда вам
— Ты и сам мог погибнуть этой ночью, Питер, — сказала она. — Зачем ты это сделал?
— Потому что, когда я увидел, что этот проклятый идиот мчится прямо на тебя, я понял одну вещь. Я понял, что отчаянно, безумно, с головой влюблен в тебя. С того самого мгновения, когда ты вошла в мою жизнь. Я никогда не думал, что кому-нибудь удастся снова сделать меня счастливым. А ты смогла, Кэтрин. И я ужасно испугался, что все это снова исчезнет.
— Питер, — негромко произнесла она. Он сидел спиной к ней. Она приподнялась, взяла его за плечи и попыталась повалить на кровать, но его мускулы словно окаменели.
— Я постоянно гадал, где именно я находился в тот самый момент, когда она умерла, что я делал. Я знаю, что это похоже на безумие, на навязчивую идею, но в течение очень долгого времени я думал только об этом. Потому что я не был тогда рядом с нею. Потому, что моя жена погибла, одна, во время ливня на лонг-айлендском шоссе. Я пытался угадать, была ли у меня возможность хоть что-нибудь сделать для нее. И, стоя на тротуаре сегодня вечером, я увидел, что все то же самое повторяется снова. Но на сей раз я мог что-то сделать — что-то такое, что могло предотвратить беду. Вот я и сделал.
— Я так благодарна тебе за то, что ты спас мою жизнь, Питер Джордан.
— Поверь мне, причины были чисто эгоистическими. Я очень долго ждал встречи с тобой, Кэтрин Блэйк, и не хочу снова остаться без тебя.
— Ты и вправду так думаешь?
— Это чистая правда, говорю тебе от всего сердца.
Она опять потянула его за плечи, и на сей раз он поддался. Она поцеловала его, еще и еще раз.
— Боже мой, как я люблю тебя, Питер, — сказал она и сама удивилась тому, как легко ложь сходит с ее языка. Внезапно он ужасно захотел ее. Она легла на спину и раздвинула ноги, а когда он вошел в нее, Кэтрин почувствовала, как ее тело само собой подалось ему навстречу. Она изогнулась дугой и ощутила его где-то немыслимо глубоко. Это случилось так неожиданно, что у нее перехватило дыхание. Когда эта близость закончилась, она вдруг поняла, что беспомощно смеется.
Питер положил голову ей на грудь.
— Что тебя так невероятно рассмешило?
— Просто я так счастлива с тобой, Питер, так счастлива...
Альфред Вайкери отбывал тревожную бессменную вахту на Сент-Джеймс- стрит. В девять часов он спустился по лестнице в столовую, чтобы хоть немного поесть. Меню, как всегда, было чудовищным: картофельный суп и какая-то вареная белая рыба; судя по вкусу, речная. Но, приступив к трапезе, он обнаружил, что зверски голоден, и взял вторую порцию. Один из коллег, бывший адвокат, у которого всегда был такой вид, будто он страдает от зверского похмелья, предложил сыграть в шахматы. Вайкери играл плохо и без энтузиазма, но сумел переломить ход партии и довести ее до победы, сделав несколько блестящих ходов в эндшпиле. Хорошо было бы, подумал он, если бы игра оказалась аллегорией того дела, которым он сейчас занимается.
На лестничной клетке он опять столкнулся с Грейс Кларендон. Она тащила под мышкой несколько папок с делами и показалась ему похожей на школьницу, несущую книги. Метнув на Вайкери недоброжелательный взгляд, она, громко топая каблуками, побежала вниз по лестнице, в архив.
Вернувшись в свой кабинет, он попытался взяться за работу — сеть Бекера требовала постоянного внимания, — но никак не мог сосредоточиться.
Наконец-то позвонил Гарри — ничего.
Вайкери было необходимо хоть часок поспать. Грохот телетайпов по соседству, который обычно действовал на него даже умиротворяюще, сейчас казался оглушительным, будто за стеной работала бригада с отбойными молотками. Его куцая раскладушка, как правило, избавлявшая его от бессонницы, превратилась в символ всего неправильного, что имелось в его жизни. В течение тридцати минут он переставлял ее с места на место, разместив сначала у одной стены, затем у другой, и в конце концов установил ее посреди комнаты. После этого в кабинет заглянула миссис Бланчард, возглавлявшая ночную смену машинисток, встревоженная непрерывным шумом. Она налила Вайкери большой стакан виски, строго приказала выпить все и возвратила раскладушку на ее обычное место.
Опять позвонил Гарри — все так же, ничего.
Ни с того ни с сего он набрал номер Элен. «Да, слушаю! Черт возьми, кто это?» — откликнулся раздраженный мужской голос. Вайкери молча опустил трубку.
Гарри позвонил в третий раз. Никакого продвижения.
Вайкери, почувствовав себя совсем удрученным, начал сочинять заявление об отставке.
Он разорвал заявление в мелкие клочки, которые вытряхнул в мешок с бумагами, предназначенными для сжигания. Потом улегся на раскладушку, не обращая внимания на то, что настольная лампа светила ему прямо в лицо, и уставился в потолок.
Его неотступно занимал один вопрос: что могло связывать ее с Поупами. Неужели они были ее соучастниками и занимались не только черным рынком и рэкетом, но и шпионажем? Вряд ли, решил он. Возможно, она обратилась к ним за какими-то услугами, которые они оказывали многим: бензин вне лимитов, оружие, организация слежки... Вайкери не мог сказать ничего определенного, пока не обнаружит и не допросит Роберта Поупа. И даже после этого он намеревался все равно изучить всю их деятельность под микроскопом. Если ему удастся найти какую-нибудь зацепку, он обвинит всю банду в шпионаже в пользу Германии и упечет в тюрьму на очень длительное время. А как быть с Роз Морли? Могло ли случившееся объясняться стечением обстоятельств? Тем, что Роз узнала Анну Штайнер и заплатила за это жизнью? «Вполне возможно», — думал Вайкери. Но ему следовало принять в качестве главной версии худший вариант — что Роз Морли тоже была агентом разведки. Ему предстояло провести глубокое расследование ее прошлого, и лишь после этого можно будет принять хоть какое-то решение по поводу этого убийства.
Он посмотрел на наручные часы: час ночи. Снял трубку и еще раз набрал номер. На сей раз ответила сама Элен. Впервые за двадцать пять лет он услышал ее голос. «Алло. Алло! Кто это говорит? — Вайкери хотел отозваться, но не смог. — О, что за дурацкие шутки, черт вас возьми!» — Раздались гудки.
Кэтрин отперла дверь кабинета, вошла внутрь и беззвучно прикрыла ее за собой. Включила настольную лампу. Вынула из сумочки фотоаппарат и «маузер». Пистолет она аккуратно положила на стол рукоятью к себе, чтобы можно было, не теряя ни секунды, пустить его в дело. После этого она опустилась на колени перед сейфом, покрутила рукоятки наборного устройства, повернула ручку, и дверь открылась. Внутри лежал портфель. Запертый. Она отперла его своим собственным ключом, открыла
