— О нет, — возразил лорд Найджел. — Но вам следовало бы сопровождать его светлость вашего батюшку, чтобы выразить свое почтение.
— У его светлости моего батюшки, — ответил лорд Дэлгарно, — достаточно телохранителей, чтобы сопровождать его, и он прекрасно может обойтись без такого вертопраха, как я. Он и без моей помощи сможет поднести ко рту кубок с вином, а если родительская голова слегка закружится, найдется достаточно людей, чтобы отвести его достопочтенную светлость к достопочтенному ложу его светлости. Не смотрите на меня так, Найджел, словно мои слова могут потопить лодку и нас вместе с ней. Я люблю своего отца, я нежно люблю и уважаю его, хотя немногие люди пользуются моим уважением; никогда еще более верный троянец не опоясывался мечом. Но что ж из этого? Он принадлежит старому миру, я — новому. У него свои причуды, у меня свои. И чем меньше каждый из нас будет обращать внимания на грешки другого, тем больше будет почтение и уважение — мне кажется, это самые подходящие слова, — я хотел сказать, уважение, которое мы должны испытывать друг к другу. Порознь каждый из нас остается самим собой, таким, каким создали его природа и жизнь. Но привяжите нас к поводку слишком близко друг от друга, и можете не сомневаться, что на своре у вас окажется или старый лицемер, или молодой, а может быть, и тот и другой.
Тем временем лодка причалила к пристани в квартале Блэкфрайерс. Лорд Дэлгарно спрыгнул на берег и, бросив плащ и шпагу пажу, предложил своему спутнику последовать его примеру.
— Сейчас мы попадем в толпу нарядных кавалеров, — сказал он, — и если мы будем так кутаться, мы уподобимся смуглолицему испанцу, плотно запахивающему плащ, чтобы скрыть изъяны своего камзола.
— С позволения вашей светлости, я знавал немало честных людей, которым приходилось делать то же самое, — сказал Ричи Мониплайз, выжидавший подходящего момента, чтобы вмешаться в разговор. Он, вероятно, еще не забыл, какой плащ и какой камзол украшали его особу в столь недавнем прошлом.
Лорд Дэлгарно с удивлением уставился на него, пораженный такой дерзостью, но тотчас же сказал:
— Возможно, ты знавал немало полезных вещей, мой друг, но тем не менее ты не знаешь самого важного, а именно — как носить на руке плащ своего господина, чтобы показать в выгодном свете золотые галуны и соболью подкладку. Посмотри, как Лутин держит шпагу, слегка прикрыв ее плащом, но так, чтобы оттенить чеканную рукоятку и серебряную отделку ножен. Дайте свою шпагу вашему слуге, Найджел, — продолжал он, обращаясь к лорду Гленварлоху, — чтобы он мог поучиться столь необходимому искусству.
— Благоразумно ли, — сказал Найджел, отстегивая шпагу и передавая ее Ричи, — идти по улице совершенно безоружным?
— Ну. конечно, — сказал его спутник. — Вы не в Старом Рики, как мой отец ласкательно называет вашу славную шотландскую столицу, где царит такой разгул родовой мести и дух раздора, что ни один человек знатного происхождения не может дважды пересечь вашу Хай-стрит, чтобы трижды не подвергнуть свою жизнь опасности. Но здесь, сэр, на улицах не разрешаются никакие поединки. Стоит только обнажить шпагу, как сбегаются эти тупоголовые горожане и раздается клич: «За дубинки!»
— Ну и крепкое же это словечко, — заметил Ричи. — Мой котелок уже имел счастье познакомиться с ним.
— Будь я твоим хозяином, негодник, — сказал лорд Дэлгарно, — я выпарил бы все мозги из твоего котелка, как ты его называешь, если бы ты осмелился произнести хоть одно слово в моем присутствии, не дожидаясь вопроса.
В ответ Ричи пробормотал что-то невнятное, но все же последовал совету и занял подобающее ему место позади хозяина, рядом с Лутином, который не преминул воспользоваться этим случаем, чтобы сделать своего спутника предметом насмешек прохожих, подражая, когда Ричи смотрел в сторону, его прямой, чопорной и надменной походке и хмурой физиономии.
— А теперь скажите мне, мой дорогой Малколм, — спросил Найджел, — куда мы направляем свои стопы и будем ли мы обедать в вашем доме?
— В моем доме? О да, разумеется, — ответил лорд Дэлгарно. — Вы будете обедать в моем доме, и в вашем собственном доме, и в доме еще двадцати других кавалеров, где стол будет уставлен лучшими яствами и лучшими винами и где будет больше слуг, чем в вашем и моем доме вместе взятых. Мы идем в самую знаменитую ресторацию в Лондоне.
— То есть, говоря обычным языком, в таверну или харчевню, — сказал Найджел.
— В таверну или харчевню, мой наивный, простодушный друг! — воскликнул лорд Дэлгарно. — Нет, нет; в этих местах грязные горожане курят трубки и пьют пиво, плутоватые сутяги обирают свои несчастные жертвы, студенты из Темпла отпускают шутки, такие же пустые, как и их головы, и мелкие дворяне пьют такие слабые напитки, от которых получают водянку вместо опьянения. Ресторация — это недавно основанное заведение, посвященное Вакху и Комусу, где самые изысканные благородные кавалеры нашего времени встречаются с самыми возвышенными умами нашей эпохи, где вино — это душа самых отборных лоз, утонченное, как гений поэта, старое и благородное, как кровь пэров. И кушанья там не похожи на обычную грубую земную пищу. Море и суша опустошаются для того, чтобы украсить стол, и шесть изобретательных поваров неустанно напрягают свое воображение, чтобы их искусство было достойно этих великолепных даров природы, а если возможно, то и превосходило их.
— Из всей этой восторженной тирады, — сказал лорд Гленварлох, — я понимаю только то, как я уже понимал раньше, что мы идем в первоклассную таверну, где нас ждет щедрое угощение и не менее щедрая расплата по счету.
— По счету! — воскликнул лорд Дэлгарно все в том же тоне. — Забудьте это мужицкое слово! Какое кощунство! Monsieur le chevalier de Beaujeu, note 69 украшение Парижа и цвет Гаскони, который может определить возраст вина по запаху, который дистиллирует соусы в перегонном кубе при помощи философии Луллия, который за обедом нарезает мясо с такой поразительной точностью, что каждый благородный кавалер и сквайр получает порцию фазана, как раз соответствующую его званию, тот, кто разделяет винноягодника на двенадцать частей с таким поразительным искусством, что ни один из двенадцати гостей не получит ни на волос, ни на двенадцатую часть драхмы больше другого, — и, говоря о нем, вы произносите слово счет! Мой друг, он прославленный и общепризнанный знаток во всем, что касается фехтования, азартных игр и многих других вещей… Боже — король карт и герцог игральных костей — чтобы он подавал счет, как красноносый плебей-трактирщик в зеленом фартуке! О, дорогой мой Найджел, какое слово вы произнесли и о каком человеке! Ваше кощунство можно извинить только тем, что вы еще не знаете его, и все же едва ли можно считать это извинение достаточным, ибо пробыть в Лондоне целый день и не познакомиться с Боже — тоже своего рода преступление. Но вы должны познакомиться с ним немедленно, и вы сами придете в ужас от тех чудовищных слов, которые вы произнесли.
— Да, но вы не будете утверждать, — сказал Найджел, — что достопочтенный шевалье угощает всеми этими яствами за свой счет, не правда ли?
— Нет, нет, — ответил лорд Дэлгарно, — существует особая церемония, в которую посвящены друзья и постоянные гости шевалье, но сегодня это не должно интересовать вас. Расплачиваются символически, как сказал бы его величество, иными словами — происходит обмен любезностями между Боже и его гостями. Он предоставляет им бесплатно обед и вино, как только им заблагорассудится попытать счастья в его доме в полуденный час, а они в благодарность за это делают шевалье подарок в виде золотой монеты. Да будет вам известно, что, кроме Комоса и Вакха, в доме Боже нередко поклоняются богине подлунных дел, диве Фортуне, и он в качестве верховного жреца получает, как и следует, значительную долю жертвоприношений.
— Иными словами, — сказал лорд Гленварлох, — этот человек содержит игорный дом.
— Дом, в котором вы, несомненно, можете играть, — сказал лорд Дэлгарно, — точно так же, как в своей собственной комнате, если у вас появится желание; я помню даже, как старый Том Тэлли сыграл на пари партию в карты с французом Кэнз ле Ва во время ранней обедни в соборе святого Павла. Утро было туманное, кроме полусонного священника и слепой старушки, в церкви никого не было, и, таким образом, их проделка осталась незамеченной.
— Тем не менее, Малколм, — сказал молодой лорд серьезным тоном, — я не смогу сегодня обедать с вами в этой ресторации.
— Но почему же, во имя неба, вы отказываетесь от своего слова? — спросил лорд Дэлгарно.
