который никогда не упустит случая воспользоваться лодкой. Он собирался охотиться на этой неделе, да, говорят, охота расстроилась, и теперь принц, герцог и приближенные веселятся в Гринвиче вовсю.
— Хорошо, — сказал Найджел, — я буду готов к пяти. Зайди сюда за моими вещами.
— Ладно, мейстер, — ответил лодочник и вышел из дому, смешавшись с буйной свитой герцога Хилдеброда. Сей государь попросил Найджела запереть за ним дверь и, указав на Марту, которая сидела у затухающего огня, бессильно опустив руки и вытянув ноги, словно ее уже коснулась рука смерти, шепнул:
— Позаботьтесь о своих интересах, да не забывайте про наш уговор, а не то я обрежу тетиву, прежде чем вы успеете спустить ее.
Лорд Гленварлох был до глубины души возмущен невыразимым бессердечием, с каким этот человек давал подобные советы в отношении несчастной, только что потерявшей отца, но он сдержал свой гнев, выслушал совет молча и тщательно запер дверь за герцогом и его свитой, втайне надеясь никогда более не видеть весь этот сброд. Затем он вернулся в кухню, где бедная женщина продолжала сидеть в той же позе, сжав руки, устремив взор в одну точку, словно оцепенев. Тронутый ее печальным положением и ожидавшей ее участью, он употребил все средства, какие были в его власти, чтобы пробудить ее к жизни, и наконец ему, видимо, удалось привлечь ее внимание и вывести из оцепенения. Он объяснил, что через несколько часов собирается оставить Уайтфрайерс; куда он направляется, пока неясно, но он всей душой желает быть ей полезным и, если нужно, уведомит ее друзей о постигшем ее горе или поможет иным каким-нибудь способом. Она как будто с трудом поняла смысл его слов и поблагодарила со своей обычной резкостью и нелюбезностью, сказав, что, может, он и хочет ей добра, но ему пора бы уж знать, что у несчастных не бывает друзей. Найджел начал было говорить, что боится показаться назойливым, но так как он собирается оставить Уайтфрайерс… Вдруг она прервала его:
— Вы собираетесь покинуть Фрайерс? Я поеду с вами.
— Поедете со мной? — воскликнул лорд Гленварлох.
— Да, — ответила она. — Я уговорю отца покинуть это разбойничье гнездо. Но тут она спохватилась, воспоминания о случившемся нахлынули на нее,
она спрятала лицо в ладонях и разразилась бурными рыданиями, стонами и причитаниями, которые закончились жестоким, соответственно незаурядной силе ее духа и тела, истерическим припадком.
Лорду Гленварлоху никогда не доводилось присутствовать при подобных сценах; он испугался и растерялся и хотел уже бежать за врачом или хотя бы позвать на помощь какую-нибудь женщину, однако Марта, немного оправившись, схватила его за рукав одной рукой, другой закрыла лицо и дала волю слезам, которые несли ей облегчение от обуревавшего ее мучительного горя.
— Не оставляйте меня, — произнесла она, — не оставляйте и никого не зовите. Со мной раньше никогда этого не случалось и не случилось бы сейчас, — добавила она, выпрямляясь и вытирая глаза передником, — если бы… если бы он не любил меня так сильно, одну меня на всем свете. Умереть такой смертью, и от чьих рук!
И снова бедная девушка предалась скорби, рыдая и причитая с тем самозабвением, какое свойственно только женщинам, когда их горе достигает наивысшей степени. Постепенно она обрела свое природное суровое хладнокровие и уже сохраняла его в дальнейшем, собрав всю силу и сопротивляясь возврату истерического припадка с тем нечеловеческим напряжением, с каким страдающие эпилепсией предотвращают приступы своей болезни. Но как ни был тверд ее дух, он не мог полностью совладать с расходившимися нервами, и время от времени у нее начиналась сильная дрожь, которая подчас по две минуты сотрясала все ее тело так, что страшно было на нее смотреть. Найджел забыл о своих бедах и вообще обо всем, проникнувшись сочувствием к несчастной; сочувствие тем сильнее завладело его гордым сердцем, что ее не менее гордая душа решилась как можно меньше быть обязанной человеколюбию или жалости окружающих.
— За мной такого не водилось, — сказала она, — но… природа все же берет власть над созданными ею слабыми существами. На вас, сэр, я имею некоторые права, ибо без вас я не осталась бы сегодня ночью в живых. Правда, лучше бы ваша помощь подоспела или раньше, или позже, но если уж вы спасли мне жизнь, вы обязаны помочь тому, чтобы она была для меня сносной.
— Скажите, как я могу это сделать, — спросил Найджел. — Вы говорите, что немедленно уезжаете отсюда, — возьмите меня с собой. Одной мне никогда не выбраться из этого вертепа преступлений и нищеты.
— Увы, чем же я могу помочь? — возразил Найджел. — Мой путь, с которого я не уклонюсь, по всей вероятности приведет меня в тюрьму. Впрочем, я готов увезти вас отсюда, если вы потом найдете приют у кого-нибудь из своих друзей.
— Друзей! — воскликнула она. — У меня нет друзей, они уже давно отреклись от нас. Призрак, восставший из могилы, будет принят с большей радостью, чем я, предстань я перед теми, кто отвернулся от нас; если б они и пожелали возобновить теперь со мной дружбу, я отвергла бы ее, потому что они некогда лишили своей дружбы его… — Она подавила прорвавшееся волнение и твердо продолжала: — Того, кто лежит там. У меня нет друзей.
Она замолчала, но вдруг, как бы спохватясь, добавила:
— У меня нет друзей, но у меня есть то, с помощью чего я смогу обрести их; я приобрету много друзей и мстителей. Хорошо, что я вовремя вспомнила о золоте: оно не должно стать добычей воров и убийц. Чужеземец, вам придется вернуться в ту комнату, смело пройдите через нее в спальню, отодвиньте кровать; под каждой ножкой в полу прибита медная дощечка будто бы для надежной опоры; вам нужна только левая, ближняя к стене; нажмите на ее угол, она отскочит, и под ней вы увидите замочную скважину, к которой подойдет вот этот ключ. Потом вы поднимете крышку и вынете из тайника под полом ларец. Принесите его сюда — мы возьмем его с собой: его содержимое, уж конечно, добудет мне приют.
— Но ведь дверь, ведущую из кухни в те комнаты, заперли, — возразил Найджел.
— Правда, я совсем забыла; они, без сомнения, знали что делали. Но потайной ход из вашей комнаты открыт, вы можете пройти через него.
Лорд Гленварлох взял ключ, и когда он зажег лампу, чтобы освещать себе путь, Марта прочла на его лице некоторое неудовольствие.
— Вы боитесь? — спросила она. — Бояться нечего, убийца и его жертва оба спят вечным сном. Смелее, я пойду с вами, а то вы не сумеете открыть секретный замок, да и принести сундук вам одному будет не под силу.
— Нет, нет, я не боюсь, — ответил смущенный Найджел, стыдясь того, что она сочла малодушием минутное колебание, проистекавшее из отвращения к жестокому зрелищу — отвращения, так часто испытываемого теми утонченными натурами, которым менее всего свойствен страх перед настоящей опасностью. — Я исполню ваше поручение. Но вам не следует туда ходить, вы не сможете…
— Я могу и пойду, — ответила она. — Я уже успокоилась. Смотрите сами. — С этими словами она взяла со стола неоконченное шитье и уверенно продела шелковую нитку в ушко тонкой иголки. — Могла ли б я это сделать, — сказала она с улыбкой, еще более страшной, нежели ее прежний, застывший в отчаянии взор, — не будь тверды мое сердце и рука?
Она быстро стала подниматься по лестнице впереди Найджела в его комнату и продолжала с той же поспешностью идти по потайному ходу, как будто боялась, что решимость ей изменит, прежде чем она доведет до конца задуманное. Перед входом в роковую комнату она помедлила несколько мгновений, а затем быстро прошла через нее в спальню; лорд Гленварлох не отставал ни на шаг; чувство сострадания к той, что пережила ужасную трагедию, заставило его позабыть о своем нежелании вновь увидеть место кровавой расправы.
Прежде всего Марта откинула полог над кроватью. Простыни и одеяло были сбиты и отброшены в сторону, вероятно тогда, когда старик вскочил с постели, чтобы помещать грабителям влезть в соседнюю комнату. На твердом матрасе едва была заметна впадина, в которой раньше покоилось хилое тело старого скряги. Дочь его опустилась на колени возле кровати, сложила руки и вознесла к небу краткую, но трогательную молитву, прося, чтобы небеса дали ей поддержку в ее скорби и помогли отомстить убийцам, лишившим ее отца. Еще более краткой была произнесенная шепотом молитва, где она вручала душу убитого богу и просила о прощении его грехов во имя страстей Христовых.
