– Эх, ты, трусиха! Старухи боишься. А ты при ней приди, да его и уведи, – погулять.
Людмила послушалась, – и уже стала приходить когда попало. Если заставала Коковкину дома, то, посидев с нею недолго, уводила Сашу погулять, но при этом задерживала его только на короткое время.
Людмила и Саша быстро подружились нежною, но беспокойною дружбою. Сама того не замечая, уже Людмила будила в Саше преждевременные, пока еще неясные, стремления да желания. Саша часто целовал Людмилины руки, – тонкие, гибкие пясти, покрытые нежною, упругою кожею, – сквозь ее желтовато-розовую ткань просвечивали извилистые синие жилки. И выше – длинные, стройные – до самого локтя легко было целовать, отодвигая широкие рукава.
Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет, только промолчит. Да и как же солгать, – могла же сказать и служанка. И молчать-то о Людмилиных посещениях не легко было Саше: Людмилин смех так и реял в ушах. Хотелось поговорить о ней. А сказать – неловко с чего-то.
Саша быстро подружился и с другими сестрами. Всем им целовал руки и даже скоро стал девиц называть Дашенька, Людмилочка да Валерочка.
XVII
Людмила, встретив Сашу днем на улице, сказала ему:
– Завтра у директорши старшая дочка именинница, – твоя старушка пойдет?
– Не знаю, – сказал Саша.
И даже радостная надежда шевельнулась в его душе, и даже не столько надежда, сколько желание: Коковкина уйдет, а Людмила как раз в это время придет и побудет с ним. Вечером он напомнил Коковкиной о завтрашних именинах.
– Чуть не забыла, – сказала Коковкина. – Схожу. Девушка-то она такая милая.
И впрямь, когда Саша вернулся из гимназии, Коковкина ушла к Хрипачам. Сашу радовала мысль, что на этот раз он помог удалить Коковкину из дому. Уже он был уверен, что Людмила найдет время притти.
Так и сталось, – Людмила пришла. Она поцеловала Сашу в щеку, дала ему поцеловать руку и весело засмеялась, а он зарделся. От Людмилиных одежд веял аромат влажный, сладкий, цветочный, – розирис, плотский и сладострастный ирис, растворенный в сладкомечтающих розах. Людмила принесла узенькую коробку в тонкой бумаге, сквозь которую просвечивал желтоватый рисунок. Села, положила коробку к себе на колени и лукаво поглядела на Сашу.
– Финики любишь? – спросила она.
– Уважаю, – сказал Саша со смешливою гримасою.
– Ну, вот я тебя и угощу, – важно сказала Людмила.
Она развязала коробку и сказала:
– Ешь!
Сама вынимала из коробки по ягодке, вкладывала их Саше в рот и после каждой заставляла целовать ей руку. Саша сказал:
– Да у меня губы стали сладкие!
– Что за беда, что сладкие, целуй себе на здоровье, – весело ответила Людмила, – я не обижусь.
– Уж лучше же я вам сразу отцелую, – сказал Саша смеючись. И потянулся было сам за ягодою.
– Обманешь, обманешь! – закричала Людмила, проворно захлопнула коробку и ударила Сашу по пальцам.
– Ну, вот еще, я – честный, уж я-то не обману, – уверял Саша.
– Нет, нет, не поверю, – твердила Людмила.
– Ну, хотите, вперед отцелую? – предложил Саша.
– Вот это похоже на дело, – радостно сказала Людмила, – целуй.
Она протянула Саше руку. Саша взял ее тонкие, длинные пальцы, поцеловал один раз и спросил с лукавою усмешкою, не выпуская ее руки:
– А вы не обманете, Людмилочка?
– А нешто я не честная! – весело ответила Людмила, – небось, не обману, целуй без сомнения.
Саша склонился над ее рукою и стал быстро целовать ее; ровно покрывал руку поцелуями и звучно чмокал широко раскрываемыми губами, и ему было приятно, что так много можно нацеловать. Людмила внимательно считала поцелуи. Насчитала десять и сказала:
– Тебе неловко стоя-то на ногах, нагибаться надо.
– Ну, так я удобнее устроюсь, – сказал Саша.
Стал на колени и с усердием продолжал целовать.
Саша любил поесть. Ему нравилось, что Людмила угощает его сладким. За это он еще нежнее любил ее.
Людмила обрызгала Сашу приторно-пахучими духами. И удивил Сашу их запах, сладкий, но странный, кружащий, туманно-светлый, как золотящаяся ранняя, но грешная заря за белою мглою. Саша сказал:
– Какие духи странные!
– А ты на руку попробуй, – посоветовала Людмила.
И дала ему четырехугольную с округленными ребрами некрасивую баночку. Саша поглядел на свет, – ярко-желтая, веселая жидкость. Крупный, пестрый ярлык, французская надпись, – цикламен от Пивера. Саша взялся за плоскую стеклянную пробку, вытащил ее, понюхал духи. Потом сделал так, как любила делать Людмила: ладонь наложил на горлышко флакона, быстро его опрокинул и опять повернул на дно, растер на ладони пролившиеся капли цикламена и внимательно понюхал ладонь, – спирт улетучился, остался чистый аромат. Людмила смотрела на него с волнующим ее ожиданием. Саша нерешительно сказал:
– Клопом засахаренным пахнет немножко.
– Ну, ну, не ври, пожалуйста, – досадливо сказала Людмила.
Она также взяла духов на руку и понюхала. Саша повторил:
– Правда, клопом.
Людмила вдруг вспыхнула, да так, что слезинки блеснули на глазах, ударила Сашу по щеке и крикнула:
– Ах, ты, злой мальчишка! вот тебе за клопа!
– Здорово ляснула! – сказал Саша, засмеялся и поцеловал Людмилину руку.
– Что же вы так сердитесь, голубушка Людмилочка! Ну, чем же по-вашему он пахнет?
Он не рассердился на удар, – совсем был очарован Людмилою.
– Чем? – спросила Людмила и схватила Сашино ухо, – а вот чем, я тебе сейчас скажу, только ухо надеру сначала.
– Ой, ой, ой, Людмилочка, миленькая, не буду! – морщась от боли и сгибаясь, говорил Саша.
Людмила выпустила покрасневшее ухо, нежно привлекла Сашу к себе, посадила его на колени и сказала:
– Слушай: три духа живут в цикламене, – сладкою амброзиею пахнет бедный цветок, – это для рабочих пчел. Ведь ты знаешь, по-русски его дряквою зовут.
– Дряква, – смеючись, повторил Саша, – смешное имячко.
– Не смейся, пострел, – сказала Людмила, взяла его за другое ухо и продолжала: – сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это – его радость. И еще он пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для того, о ком мечтают, и это – его желание, – цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он пахнет нежным, сладким телом, для того, кто любит, и это – его любовь, – бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, – понимаешь, мой светик?
Саша молча кивнул головою. Его смуглое лицо пылало и длинные темные ресницы трепетали. Людмила мечтательно глядела вдаль: раскрасневшаяся, и говорила:
– Он радует, нежный и солнечный цикламен, он влечет к желаниям, от которых сладко и стыдно, он волнует кровь. Понимаешь, мое солнышко, когда сладко, и радостно, и больно, и хочется плакать? Понимаешь? вот он какой.
Долгим поцелуем прильнула она к Сашиным губам.
Людмила задумчиво смотрела перед собою. Вдруг лукавая
