– Покатались по городу, погуляли у Рейна, в баре посидели.
– И все?
– Не все, конечно. Но, понимаешь, мои родственники несказанно обрадовались такому повороту событий и как будто решили все за меня. Я должна продать квартиру в Москве, переехать в Кельн и, в конце концов, выйти замуж за этого Мартина.
– А он предлагал?
Он-то эти разговоры и начал, а они подхватили. Мать нам чуть ли уж не мебель в спальню присматривала… Перед моим отъездом Мартин всех позвал в ресторан: маму с мужем, Димку с Габи, мне серьги с сапфирами преподнес. И это вроде как помолвка, хотя на помолвку, если я не путаю, дарят кольцо. Ну ладно, это условности.
В Кельне меня закрутил радостный водоворот: я уверовала, что все так и будет. Приехала в Москву – скорее звонить по агентствам, продавать квартиру. Вечером позвонила Сомову. Он только услышал мой голос, сразу: сейчас приеду!
Я, конечно, такого не ожидала – он мне вообще не разрешал звонить домой. Приехал. Грустный, нежный. Я хотела ему все рассказать, но не смогла. Только в конце поинтересовалась, как это жена так спокойно его отпустила. И тут он кое-что рассказал. Скупо очень, но суть понятна.
На Ривьере они провели двадцать дней, и двадцать дней она закатывала ему истерики. То требовала развода и пугала, что наймет другого директора, то, наоборот: я тебя никому не отдам, ты мой муж, отец моих детей. Один раз припугнула каким-то мистическим наказанием… Вернулись в Москву– она давай с кем- то созваниваться и вскоре объявила, что летит в Красноярск. Зачем – неизвестно, но берет с собой дочку.
– И улетела?
– Улетела. Он ко мне перебрался и вообще стал как шелковый.
– Может, он все-таки разведется с ней?
– Не знаю. Фирму-то они не поделят. И Дети еще…
– Слушай, а Мартин?
– Ой, не напоминай, пожалуйста! Мать меня пилит день и ночь.
– Он сам-то звонил?
– Звонил… Сказал, что будет ждать сколько надо.
– Учти, что вечно ждать не будет никто!
– Да я понимаю. Но от меня ничего не зависит. Это что-то фатальное, я же говорила тебе!
«Мяу… Мя-а-а-у-у…» – послышалось вдруг из глубины квартиры.
– Что это с ней?
– А! – Анька махнула рукой. – Тоже история. Я ее когда в передержку отвозила, меня очень подробно расспрашивали: возраст, порода. Говорю: ничего не знаю, подобрала два месяца назад. Стали упрашивать: сделайте стерилизацию – уличная кошка, измучит вас. Стоит недорого – всего тысячу. Я согласилась, думала специалисты, им виднее. А она тоскует без котят: возьмет в зубы перчатку или носовой платок, носит по квартире, облизывает. И мяукает – так жалобно… Сердце рвется. Вот тебе и специалисты – лишь бы свою тысячу урвать. – Она вытащила пирожки из духовки, ткнула вилкой. – Готово, давай чаю попьем.
– Слушай, ну и пирожки! – восхищалась Анька за чаем. – Так бы все и съела!
– Сомову оставь!
– Уговорила, оставлю попробовать! – Подруга расхохоталась. – Вот он удивится!
– А ты хочешь его удивить?
– Знаешь, я и сама не знаю, чего хочу! Мне и мать жалко разочаровывать: она уже настроилась, что я буду рядом. И Мартина этого… А Макс…
– Может, с Максом у тебя не фатальное, а сила инерции? Ну, представь, вернется мадам, и начнется все сначала. Через два месяца ты взвоешь от тоски, а поезд, по имени Мартин, уехал.
Анька вздохнула:
– Слушай анекдот. Русский спас грузинского мальчика, тонувшего в реке. Через три года тот разыскал его в Москве и спрашивает: спасал ребенка три года назад? А тюбетейка где?
– Ты это к чему?
– Во-первых, к перемене темы. Но и к грузинскому мальчику.
– Мальчика не будет! – поспешно сказала я.
– Ты поняла буквально? – Анька улыбнулась. – Как у вас вообще?
– Вообще все по-прежнему.
– Фантастика!
– Почему?
– Просто не представляла, что так бывает в жизни. Видела твоего Дода в начале лета перед Германией. Он к Максу в офис заезжал. Я поразилась: уверенный, раскованный, даже остроумный. И куда только девалась его всегдашняя окаменелость?! Ты, Марин, для него не просто женщина. Ты из него человека сделала. Нормального! Он хоть ценит?
