- Но именно их двоих нам надо взять на следствие и на суд!
Галактион Адрианович:
- Но именно этих двух выписывать из больницы сейчас нельзя. Один проглотил столовую ложку - и позавчера мы ему сделали вторую операцию. А у того - швы загноились.
Женщина бьет кулаком о стол:
- Так я их выпишу, если вы труситесь!
КРУПНО.
Гадкая, слюной брызжет:
...Я тоже врач! Я всю жизнь в лагерях работаю! И вы мне очки не втирайте! А потом они будут ножи глотать,- а следствие будет их ждать?
Оперуполномоченный. Смотрит пристально, чуть вверх (на стоящего):
- Он не трусится. Он просто до конца верен мятежникам.
Галактион Адрианович старается, чтобы лицо его не дрогнуло. Будто это не о нем.
...И если он все операции кончил, я бы его сейчас уже арестовал.
Голос начальницы:
- Да забирайте его, пожалуйста! Дерьма такого найдем.
Чуть поднялась одна бровь. Медленно снял белую шапочку с седой головы. Расстегнул халат. Снял.
Будто в рассеянности обронил снятое белое на пол - и пошел к выходу. На спине его курточки - номер. У двери надзиратель:
- Р-руки назад! Порядка не знаешь?..
Так и остались халат и шапочка на полу близ ножек стола и туфель начальницы.
ЗАТЕМНЕНИЕ.
И подземный рокот ударных.
НА ШИРОКОМ ЭКРАНЕ
не сразу вырисовываются низко нависшие своды подземного коридора, идущего вдоль экрана. Глыбы сводов занимают его верхнюю половину. Багровые отсветы едва освещают каменные поверхности.
Ясный голос с высоты:
- Именем Советского Союза. Военный Трибунал Равнинного лагеря МВД...
Струнные заглушают голос.
...К высшей мере наказания!..
Сбоку появляется в подземельи видный нам лишь по грудь - Петр Климов. Опустив голову, с руками, завязанными за спиной (это чувствуется по плечам), обросший, в лохмотьях, он идет, как тень. Он плохо виден и не слышен вовсе - он скользит под этими глыбами вдоль толщи стены...
Тот же голос:
...Заключенного Климова!
Не рука - черная тень руки с пистолетом, будто пересекшая луч кинопроектора, - вдвигается на экран, недолго следует за затылком жертвы и выстрел! гул под сводами!
красная вспышка у дула,- стреляет в затылок. Тело Климова вздрагивает и ничком падает, не видно куда. Тень руки исчезла.
Те же струнные!
И оттуда ж, такою же тенью, вступает Иван Барнягин.
Голос:
...Заключенного Барнягина!
И та же тень руки с пистолетом вступает в экран. Ведет дуло за затылком. Вспышка в затылок!
Выстрел. Гул.
Убитый Барнягин начинает поворачиваться к нам и рухает боком. Вниз. Исчезла и стрелявшая рука.
Струнные!
И беззвучной же медленной тенью тот же путь повторяет Володя Федотов.
Голос:
...Заключенного Федотова!
И - рука с пистолетом в затылок. Вспышка! Выстрел!
Плечи Федотова взбросило, голову запрокинуло назад, и мальчишеский стон вырвался в вал!.. Выстрел! Выстрел!..
Еще двумя поспешными вспышками его достреливают, он оседает, исчезает с экрана вниз.
В НАЧИНАЮЩЕМСЯ ЗАТЕМНЕНИИ
голос:
...Заключенного...
Не слышно. Замирание всех звуков.
И вдруг - тот счастливый эстрадный мотивчик, с которого начались воспоминания Мантрова.
Яркий солнечный день в лагерной столовой со столбами. Заглядывающие лучи солнца - в парУ баланды. Все забито - проходы и за столами. На деревянных подносах разносят миски. А на помосте - играет оркестр.
Первая скрипка - С-213. Он беззаботно водит смычком, чуть покачивается. Его довольное жирное лицо улыбается.
незатейливый веселенький мотивчик!
У остекленной двери на кухню, рядом с раздаточным окошком, стоит Абдушидзе в поварском колпаке, халате, с большим черпаком в обнаженных волосатых руках. Он молодцеват, маленькие незаконные усики под носом. Перекладывая черпак из руки в руку, широко размахивает правой:
- Привет, бригадир! Ну как? Отоспался с дороги?
И хлопает в рукопожатие с Виктором Мантровым. Мантров чисто побрит, улыбается, сдержанно, пожалуй, печально. Подходит еще третий заключенный:
- Кокки! Виктор! А куда вас возили?
Абдушидзе с достоинством:
- На суд, куда! На суд! Свидетелями.
Повар и бригадир. Миновали бури.
Эстрадный мотивчик.
КОСАЯ ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
У себя в кабинете сухой прораб в синей шинели, не садясь, нога на стул, кричит по телефону (в окне разгораются алые отсветы):
- Это - политическая диверсия!.. Это явный поджог!.. Их мало танками давить - их надо вешать каждого четвертого!! Цех стоит три миллиона рублей! Если я сяду на скамью подсудимых, то я многих за собой потяну, обещаю!.. Да что наши пожарные? Это - калеки! У одной мотор заглох, у другой шланг дырявый!.. Мобилизуйте конвой, мобилизуйте кого угодно - помогите мне потушить!..
Бросает трубку, бежит к двери.
КОСАЯ ШТОРКА. ШИРОКИЙ ЭКРАН.
Музыкальный удар! Стихия огня!
Пылает тот корпус, сплошь деревянный! Он охвачен с коротких и длинных сторон Огонь, раздуваемый ветром, хлещет вдоль стен, факелами прорывается в окна! Огонь багровый с черным дымом.
И кирпичный. Красный! Алый! Багряный! Розовый. Оранжевый. Золотистый. Палевый. Белый.
Ликует музыка огня!
Обнажились от крыши стройные ребра стропил - и еще держится их клетка, перед тем как рухнуть. Подхваченные восходящими струями горячего воздуха, рев этих струй в музыке, взлетают, рассыпаются и ветром разносятся по сторонам снопы искр, огненной лузги. Чем ярче пожар - тем чернее кажется пасмурное небо.
Со всех сторон по открытому пространству, по серому обтаявшему снегу, по гололедице - сходятся заключенные. Они становятся широким кольцом - поодаль от пожара.
Озаренные всеми оттенками огня - лица заключенных!
Мы непрерывно оглядываем эту вереницу, немного задерживаясь на знакомых.
Очень хмур, очень недоволен полковник Евдокимов (опять в телогрейке и с номерами). Губы закусил. Широкоплечий, на полголовы выше соседей.
С-213. Трясутся толстые щеки. Вполголоса:
- Да что ж это? Что ж это? Надо тушить. На нас подумают, ребята!
Но не шевелятся соседи.
Прокаленные и перекаленные зэки. Раз горит - значит, так нужно.
Даже злорадство на лицах: строили сами, сами сожгли, ничуть не жаль.
