- Бригадир Тимохович! Соберите по зоне убитых. Подсчитайте побригадно, дайте сведения в продстол. В хоздворе выкопайте братскую могилу, завтра будем хоронить.
Голос:
- Не морочьте голову с каптерками, полковник! Надо думать о лозунгах восстания!
Полковник Евдокимов грозно удивлен:
- То есть, это какие - лозунги?!
Косится на Богдана:
...Свобода щирой Украине? Так завтра нас пулеметами покроют. Если мы хотим остаться в живых, наш лозунг может быть только один: 'Да здравствует Центральный Комитет нашей партии! Да здравствует товарищ Сталин!'
Разноречивый ропот.
Вдруг - радостный вопль на всю столовую:
- Эй политиканы! Стадо воловье! Что вы тут топчетесь?! Наши стенку пробили в женский лагпункт! К ба-абам!!!
Движение среди видимых нам первых рядов. Богдан, потом и Климов спрыгивают с помоста. Гул в толпе. Топот убегающих.
Полковник с досадой бьет рука об руку.
- Ах, это зря!.. Это надо было оставить!.
Гай:
- Но не в этом ли свобода людей, полковник?
Евдокимов скривился:
- Бар-дак!.. Управление, связь - все теперь к черту!
Гай, насунув шапку на самые глаза:
- Не у всех посылки, как у вас, полковник. Многим давно уже не до баб...
Громко:
...Так насчет лозунгов, браты!..
ШТОРКА.
Широкий экран разгорожен посередине разрезом стены в два самана. Слева - мужчины (мы видим их до колен) долбят стену ломами, кирками, Лопатами. Она, видно, замерзла, трудно колется. Они рубят как бы дыру, арочный свод, стена держится над ними, и ее верха мы не видим. А справа - сгущается стайка женщин в ожидании. Они тесно стоят, держатся друг за друга. Они с такими же номерами - на шапкахушанках, телогрейках, юбках. Они часто оглядываются в опасении надзирателей.
Музыка! Жизни нерасцветшие или прерванные...
Женщины не только молодые, тут всякие. После нескольких лет замкнутой женской зоны, обреченные на ледяной двадцатипятилетний срок,- как могут остаться спокойными к ударам мужских ломов в стену?
Это стучатся в твою грудь!
Это и любопытство.
Это и встреча с братьями, земляками.
Среди женщин мы можем угадать по лицам - украинок... эстонок... литовок...
Уже первый лом один раз прошел насквозь! Еще немножко! Еще! Падают куски! падают!..
Есть проход! Мужчины бросают ломы и кирки, они протягивают руки в пролом и стайка женщин бросается к ним! И протягивает руки!
КРУПНО.
- Соединенные руки! Соединенные руки! Союз мужчины и женщины старше всех союзов на земле!
Бегут еще! Одни туда, другие сюда, все перемешалось! Надзирателей нет!
- Демка!
- Фрося!
- Девочки, прыгай, не бойся!
- Вильность, дивчата!..
И еще - не разбираем языка, и тем выразительней переливание, мука и радость этих голосов.
Номера женской зоны закружились между номерами мужской.
Поцелуи - каменного века! - некого стыдиться, некогда кокетничать!
И Володя Федотов держит за локти какую-то девушку с нерусским лицом, с чуть высокомерным запрокидом головы.
- Ты не понимаешь меня, Аура?.. Но ты же в лагере немножко научилась по-русски?.. Аура! Меня арестовали - я не только еще не был женат, я...
Аура отвечает что-то по-литовски.
Они может быть и поцелуются сейчас, но мы этого не увидим.
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Опять они! Но уже сидя на вагонке. Теперь уж она без шапки, ее волосы длинные рассыпались по Володиной груди, он их перебирает и целует.
Доносятся хрупкие стеклянные звуки бандуры.
И соседняя вагонка видна. Мантров, отвернувшись у тумбочки, старается не смотреть на этих двоих, хотя сидит прямо перед ними.
И на других вагонках, на нижних щитах и на верхних, сидят там и сям женщины. Как странно видеть прически и длинные волосы в лагерном бараке! Ближе бандура. Несколько тихих голосов, женских и мужских, поют:
Выйди, коханая, працею зморэна,
хоч на хвылыноньку в гай...
А вот и старик-бандурист - наголо стриженный, как обесчещенный.
И крышка бандуры его с мазаной хаткой, с писаной неживой дивчиной.
И - живая, похожая, лежит на смежной верхней вагонке, поет. Ее сосед встает, шагает по верхним нарам к ближней лампочке. Выкручивает ее и кричит:
- Эй, люды добры! Як майора Чередниченко нэма - так кто ж будэ электроэнергию экономыты? Геть их, лампочки Ильичеви, чи они вам за дэсять рокив у камерах очей нэ выелы?
- Общий вид барака. Вторую лампочку выкрутили. Третью.
А последнюю - украинка толстая.
Полная темнота.
И смолкла бандура посреди напева.
День. На крыше барака сидят двое зэков в бушлатах и, как-то странно держа руки, запрокинувшись, смотрят вверх.
Из их рук идет вверх почти непроследимая нить.
МЫ ПОДНИМАЕМСЯ.
Явственней веревочка. Вверх. Вверх.
Мутное зимнее небо. В легком ветерке дергается самодельный бумажный змей. На нем:
Жители поселка! Знайте!
Мы потому бастуем,
что работали от зари до зари
на хозяев голодные
и не получали ни копейки.
Не верьте клевете о нас!
отдаленная пулеметная стрельба. Резкий свист пуль по залу.
в экран! в змея! одна из очередей проходит дырчатой линией через угол змея.
Но змей парит!
И МЫ ТОЖЕ СТАЛИ ПТИЦЕЙ.
Мы делаем круги над лагерем и спускаемся.
На крышах нескольких бараков - по два заключенных. Это наблюдатели.
На вышках - не по одному постовому, как всегда, а по два.
На одной вышке стоит еще офицер и фотографирует что-то в лагере.
А в зоне - несколько проломов: повален забор, разорвана колючая проволока.
За зоной против этих мест - торчит из земли щит с объявлением:
КТО НЕ С БАНДИТАМИ
- переходи здесь!
Тут не стреляем.
А в лагере против этих мест - баррикады, натащены саманы, ящики.
