— Браво! — расхохотался Тони, поднимая рюмnку, — За это надо пить!
— Хай, хай, эмерикен спай! — чокнулась с ним Марина и лихо проглотила водку.
Тони выпил, дернулся:
— Уаа… какая она у вас… это…
— Горькая?
Он затряс головой, цепляя на вилку кусок осетрины:
— Нет… не горькая, а… как бы это сказать… ну… кошмарная!
— Кошмарная?
— Да.
Марина пожала плечами:
— Ну не знаю. А что виски лучше, по-твоему?
— Лучше.
— А чего ж ты водку заказал?
— Я ее люблю, — ответил он, склоняясь над тарелкой, и Марина заметила как неуклюже двигаются его руки.
— А почему любишь?
— А я все русское люблю.
— Молодец. Я тоже.
Марина оглянулась.
В полузашторенных окнах уже сгущался вечерний воздух, музыканты настраивали электрогитары, ресторан постепенно заполнялся публикой.
Официант унес тарелки с осетровыми останками и вернулся с двумя розетками мороженого.
— О, отлично, — Тони потянулся к мороженому, — Это русская Сибир…
Глаза его плавали, не фокусируясь ни на чем, он замедленно моргал, еле шевеля побелевшими губами.
— Тони, милый, ведь ты же в жопу пьяный, — Марина взяла его за безвольную мягкую руку, — Может тебе плохо?
— Нет, чьто ты… я… я…-он отшатнулся назад, — I'm sort of shit-faced.
Он потянул к себе мороженое и опрокинул розетку. Подтаявшие шарики красиво легли на сероватую скатерть.
— Дурачок, ты же лыка не вяжешь.
— I'm fine… fine…
— Тонька, слушай, давай расплатись и пошли отсюда. Тебе воздухом подышать надо…
— Run rabbit, run rubbit, run, run, run …
— Пошли, пошли…
Марина подошла к нему.
— Где у тебя бумажник?
— My wallet? It's up my ass…
— Да, да.
— А… вот… вот…
Приподнявшись, он вытащил из пиджака бумажник, покачиваясь, поднес его к лицу:
— That's the fucking wallet…
Официант стоял рядом, косясь на опрокинутую розетку.
— Посчитайте нам, пожалуйста, — пробормотала Марина, помогая Тони отделить чеки и доллары от рублей.
— Тридцать пять рублей восемьдесят шесть копеек, — буркнул персонаж, Марина сунула ему деньги и повела Тони к выходу.
Он шел, качаясь из стороны в сторону, свободная рука безвольно загребала прокуренный, пропахший жратвой воздух:
— Нет… Марина… ти должен… должен мне гаварить… You ever fuck a dog? Никогда? А?
— Пойдем, пойдем, алкаш, — смеялась Марина, подводя его к гардеробу,
— Где номерки?
— Ф писде на ферхней полке! — выкрикнул Тони, откидываясь на стойку и глупо смеясь.
Седой морщинистый старичок за стойкой смотрел на них с нескрываемым любопытством.
— Давай, давай… где они у тебя… — Марина полезла к нему в карманы, но Тони вдруг обнял ее и стал валить на стойку, дыша в ухо еще не перегоревшей водкой:
— Fuck me…
Отталкивая его, Марина выудила наконец номерки, протянула ухмыляющемуся старичку.
Тот быстро отыскал одежду, проворно выбежал из-за стойки, одел Марину и принялся ловить Тони его светло-коричневым плащем. Заметив, что сзади кто-то суетится. Тони покорно отдал руки. Пройдя сквозь стеклянные двери, они вышли на улицу и Марина с наслаждением втянула вечерний воздух.
Ее тоже шатало, залитый огнями город плясал перед глазами.
—Wait a sec… — пробормотал Тони и ломанулся в обледенелые кусты, чтобы оставить на рыхлом снегу икру, салат «Столичный», уху, осетрину и водку, конечно же — русскую водку…
Они сидели рядом на холодной скамейке, Марина курила, Тони, растирая пылающее лицо затвердевшим к вечеру снегом, приходил в себя.
Рядом темнели стволы молодых лип, впереди сиял огнями Комсомольский проспект.
— Ку-ку… — пробормотал Тони и сонно рассмеялся, — Не помню когда я так пить. Отлично…
Он стряхнул снег с колен и зябко передернулся:
— It's fucking cold out…
— Тогда пошли отсюда. А то я тоже жопу отморозила.
— Давай немного посидим. У меня голова… так… танцует…
Она улыбнулась, потрепала его по плечу:
— Привыкай к русской пьянке.
И озорно пихнула его:
— А может еще пойдем вмажем, а?
Он дернулся, поднимая ладони:
— Ради Бога… ой, я слишат не могу.. ой…
— А чего — пошли, Тоничка, — продолжала хулиганить Марина, — Возьмем бутылочку, за уголком раздавим, кильками закусим.
— Ой! Не надо… кошмар…
— Не хочешь?
— Страшно… как так русские могут… это же ненормально…
— Что ненормально?
— Ну… пить так. Как свинья.
— Между прочим на свинью сейчас ты больше похож.
—Я не о себе. Вообще. Вы очень пьяная нация.
— Ну и что?
— Ничего. Плохо… — он с трудом приподнялся, оперевшись о спинку скамейки, — Ой… танцует… очень плохо…
— Что — плохо?
— Вообще. Все. Все у вас плохо. И дома. И жизнь. Ой… тут очень плохо…
— А чего ж ты тогда сюда приехал? — проговорила Марина, чувствуя в себе растущее раздражение.
— Так… просто так… — бормотал Тони, с трудом дыша.
— Так значит у нас все плохо, а у вас все хорошо?
— У нас лучше… у нас демократия… и так не пьют…
— У вас демократия? — Марина встала, брезгливо разглядывая его — распахнутого, красномордого, пахнущего водкой и блевотиной.
