Прямо перед Катей зияли настежь открытые, сорванные с петель ворота. Во дворе – топот, грохот, крики. Яростная команда: «Лицом к стене! Стоять! Руки за голову!»
В глубине участка выла собака. В ворота лихо вкатил милицейский «газик». Через пять минут штурм благополучно закончился. ОМОН выволок из дома четверых пьяных мускулистых парней и какого-то толстяка в шелковом спортивном костюме. За ними тут же захлопнулась решетчатая дверь «газика».
Следом за Кукушкиным Катя одолела высокое крыльцо. Переступив порог дома, они очутились в просторном холле-прихожей. И почти сразу же столкнулись с омоновцем – он нес на руках девушку в одних трусиках и замызганном лифчике:
– Захарыч, «Скорую» вызывай! Они ее обкололи какой-то дрянью!
Затуманенный глаз девушки смотрел на Катю. Из уголка губ тянулась нить вязкой слюны.
– Вон они где свой гарем держали, взаперти, – сказал Кате командир ОМОНа. – Вы ведь из пресс- службы. Я вас сразу узнал. А где же оператор ваш? Это надо на камеру снимать.
В глубине дома в большой комнате с забранным решеткой окном было нечем дышать. Прямо на полу – матрасы. У окна – продавленный диван. На нем, закрыв лица руками, сидели четыре совсем еще молодые девушки – босые, полураздетые. Помня, что сказала ей Камилла Тростенюк, Катя спросила:
– Блохину, прозванную Леркой Шестипалой, знаете?
Сидевшие на диване зашевелились. Одна из них, рыжая, закутанная в байковое одеяло, вскинула голову. Катя увидела у нее под глазом лиловый синяк и ссадины на лбу.
– Блохина была здесь? – Катя подошла к девушкам, – Что она делала с вами?
Глаза рыжей блеснули как у злого зверька:
– Что она делала? – прошипела она, распахнув одеяло, – А это видала?
Под одеялом на ней были только трусы и майка-»алкоголичка». На груди, плечах, бедрах – сплошные кровоподтеки.
– Видала? А это? – рыжая с силой рванула на сидевшей рядом с ней товарке халат, оголяя спину: сплошные синяки. – Вот она что, тварь, с нами тут делала. Норма – семь, восемь клиентов за вечер. А не хочешь ехать к клиенту, не желаешь, чтобы он тебя без резинки во все дырки поимел, не хочешь, чтобы об тебя, как об пепельницу окурки тушил, мадам наша Валерия, сука шестипалая, сразу урок тебе преподаст – дубинкой резиновой. Лупит тебя, а сама чуть ли не оргазм от этого испытывает, тварь, садистка. Уродка поганая, злобу свою за свое уродство на нас вымещает!
У рыжей началась форменная истерика. Она рыдала взахлеб, колотила кулаками по дивану. И вторя ей, тут же, точно кликуши, ударились в плач ее избитые, полуголые подруги по несчастью.
Приехала «Скорая», врачи. Прибыл из отдела дежурный следователь. К душным запахам женской тюрьмы прибавился запах успокоительных лекарств. К Кате подошел оперуполномоченный из отдела убийств, сказал, что дозвонился Колосову, проинформировал его об операции в притоне. Что Колосов уже на пути сюда, в поселок Красный Пролетарий.
Была уже глубокая ночь, когда все оперативно-следственные действия в доме-тюрьме были завершены. Колосов прибыл уже под самый занавес. От него пахло рекой и соляркой. Вместе со своими сотрудниками он тут же занялся допросом задержанных охранников притона. Из «газика» для удобства их пересадили в автобус ОМОНа.
Они были ошарашены мгновенной переменой собственной участи – вот, казалось, только что сидели себе, выпивали, смотрели телевизор, телок этих безмозглых сторожили, ждали звонка – везти ли очередную трахалку клиенту на забаву. И вдруг – бац, ворота с петель, ОМОН, штурм, стрельба в воздух, зуботычины, наручники. И мент какой-то из угрозыска теперь дятлом долбит их больные с перепоя головы вопросами о Мадам Валерии, о Шестипалой чертовке. Да им-то что до нее? На фиг им эта фурия бешеная была нужна? Они к ней и к ее девкам и касательства никакого не имели. Шестипалая с девками лучше надзирателя сама разбиралась. А они – просто охрана. Их дело – смотреть, чтобы девки решетки не перегрызли, не сбежали. А Мадам Валерия с Бузой непосредственно бизнес вела, с Бузыкиным Олегом Петровичем. Его тоже здесь теплым взяли. И поделом – боссу спать по ночам полагается, а не ездить проверять – не дрыхнет ли на посту, не пьет ли водку его охрана.
Бузыкиным Олегом Петровичем оказался тот самый толстяк в спортивном костюме. На Катю он произвел самое отталкивающее впечатление. Бывают такие типы, после которых хочется сразу помыть руки. В его допрос Катя не вмешивалась. Сидела, слушала как Колосов и рьяно помогавший ему участковый Кукушкин по крупице выжимают из него показания:
– Блохину Валерию знали?
– Не знал.
– Как не знали? А вот показания гражданок Цуркан, Ясинчук, Троепольской, Мигайло, что вы и гражданка Блохина в этом доме насильственно удерживали их в течение трех месяцев, заставляя заниматься…
– Никого я лично насильственно не удерживал. А Блохину… Мадам… что ж, я знаю, конечно. Чего скрывать? – Бузыкин смотрел в сторону.
– А вы в курсе, что она убита? – спросил Колосов.
– Убита? Когда? Кем? Где?!
Катя слушала вопросы, ответы. Бузыкин вызывал в ней чувство гадливости. Катя пыталась представить его на пару с Валерией Блохиной. Вот была парочка. Вспомнила, как омоновцы отыскали в шкафу резиновую дубинку, которой Блохина избивала строптивых пленниц. В памяти всплыло лицо Блохиной на фотографии, ее уродливое тело на столе в анатомическом театре. Тюремщица, содержательница притона, садистка, отмеченная с рождения клеймом физического уродства…
Проститутки все в один голос твердят, что она вела себя с ними как надсмотрщица в концлагере. Катя не забыла, какие чувства она испытывала к Блохиной до этой вот ночи, до того, как услышала показания Камиллы Тростенюк. Ей было жаль тогда Блохину – жаль! Но разве можно было жалеть ее?
– Да вы что, я не убивал ее! – уши резанул яростный вопль Бузыкина. – Что вы мне тут шьете? Она ж курица была для нас с золотыми яйцами – девок находила, привлекала, с клиентами связь поддерживала.
