Темный инстинкт

– Ищем, – Сидоров нахмурился. Зазвонил телефон. Он слушал то, что ему говорили, со скучающим видом. – Ладно. Проверьте. Мы ж это уже обговорили. Сто раз, что ли, повторять? Ну ладно, сделай. Нет. Я потом сам подъеду. Са-ам! Ладно. Пока.

– Ищут пожарные, ищет милиция… Слушай, Шура, – Кравченко облокотился на стол так, что тот аж заскрипел. – Мне это дело ой как не нравится. Я про убийство Шипова. Про того ханыгу сказать ничего не могу, а это дрянь дело.

– Это в каком смысле дрянь? – прищурился Сидоров.

– А в том самом. И вижу, что ты это тоже уже прочувствовал. – Кравченко льстил явной (или предполагаемой) проницательности опера. Хотя, если бы тот спросил, что конкретно подразумевается под коротеньким и весьма удобным словечком «дрянь», Кравченко было бы весьма трудно объяснить это.

– Послушай, – Сидоров боком вылез из-за стола, дотянулся до двери и защелкнул замок. Тут снова зазвонил телефон, но он не обратил на него внимания. – Я тебя все спросить хочу, ты кем все-таки Зверевой доводишься?

– Честно?

– Ну, на Конституции, конечно, не надо клясться, а так хотелось бы…

– Она наняла меня и Серегу, чтобы мы нашли убийцу ее мужа.

– Мда-а, – Сидоров снова вроде бы не удивился. – Ну это сейчас. А прежде?

– А прежде… Я и сам не понял. Мещерский ее знал, вернее, одна его родственница с этой оперной дивой давно дружит. Ну та с ней делится по-бабьему. Мы и приехали. Думали все чин чинарем, как обычно: договор, охрана, сопровождение там… А Зверева вдруг на попятный: мол, ничего со мной не случилось, и пошутила – будьте моими гостями, пока не наскучите мне. Мы как дураки, в натуре, ушами хлопали, хотели уж мотать домой, а тут – бац – вдруг убийство. – Кравченко плел свою историю с простецки-вдохновенным видом.

– За лицензию дорого платил? – спросил Сидоров неожиданно.

– Нет. Вернее, сначала еле денег наскреб, потом все окупилось.

– А выгодно это?

– Смотря к кому в охрану попадешь. Если к такой, как эта дамочка, – одни убытки.

– Почему? – опер улыбнулся.

– Интеллигентна больно. На уме одна опера. Из таких деньги выжимать – хуже нет: все вроде ясно, гони монету, а они все про благородство твое толкуют и все благодарят.

– Ты кого конкретно подозреваешь? – Вопрос грянул как выстрел в упор. Кравченко поперхнулся: «Ах ты мент, тебе зубы заговаривать – труд напрасный. Ты логику слов в беседе блюдешь. Ну ладно, блюди- блюди».

– Кодекс новый приняли, – молвил он с невинным видом.

– Что? Какой кодекс?

– Уголовный. Я вот интересуюсь, строже он прежнего или как?

Сидоров смотрел на него, потом фыркнул, потом расхохотался.

– Или как, – он откинулся на спинку стула. – Ладно. Ты зачем пожаловал-то, а?

– Хочу кое-что для себя уточнить.

– Я тоже, знаешь. Сплю и вижу.

– А если убийство совершил не псих, Шура? Что тогда?

Опер никак не отреагировал на это, вообще никак: на его лице не отразилось ни интереса, ни любопытства.

– А вообще, этого вашего Пустовалова хоть кто-то из свидетелей видел в этих местах или нет? – настаивал Кравченко.

– Вроде – да, вроде – нет. Народ у нас забывчивый, опрашиваем. Городишко прочесываем, окрестности. План вон ввели по перехвату.

– Но ты-то что, только в одну эту версию уперся по обоим случаям? – горячился Кравченко. – Ты-то что, даже и мысли не допускаешь, что…

– Шипов Зверевой годился в сыновья, – сказал Сидоров. – Я ж тебе еще тогда это сказал.

– И что?

– А то, что такие брачные фортели не к добру. Выводы делай сам.

– Шура, а знаешь, что я тебе сейчас скажу? Ты только со стула от радости не падай. Мы нужны друг другу, как воздух. Ферштейн? Ты без меня, а я без тебя в этом деле – круглые нули.

– Ну, положим, и мне эта нехитрая мысль приходила. Но ты первый сказал.

– Считаться не будем, – Кравченко пристукнул по столу ладонью. – Зверева требует, чтобы нашли убийцу ее мужа: как, кто – неважно. Вознаграждение за все про все будет щедрое. Очень.

– Я мзды не беру.

– Это не мзда, а премия.

– Премии от министра приятны, от руководства. Только не дают нам что-то, все сквалыжничают… А я клянчить не люблю, не привык.