Темный инстинкт

– Я тоже. Кстати, я тут одного вашего парня встретил – без ног на каталке. Из Чечни вроде. Тоже клянчить не привык, а милостыню просит.

– Миша-то? – Сидоров закурил сигарету. – Хороший он мужик, несчастный. Служил, между прочим, здесь, на погранзаставе, кадровый офицер. К «хоттабам» загремел по контракту: жену любил, ну и денег ей хотелось… Подарок хотел сделать. А как из госпиталя ей сообщение принесли – она, стерва, к нему даже не приехала. Отказалась от «обрубка». Вернулся он, отец у него тут был – так с горя через год умер. А Миша… Наши его в дом инвалидов хотели определить – так он отказался. И милостыню на станции теперь действительно просит. «На протез», – всем объясняет. А что за день соберет – все пропьет. Конченый он. Мы ему с ребятами подкидываем, когда бабки водятся, иногда пузырь поставим, так что…

– Ты действительно уверен, что оба убийства совершил один и тот же человек? – спросил Кравченко.

В кабинете стало тихо. Потом Сидоров совсем иным тоном ответил:

– Абсолютно не уверен. Поэтому и сижу тут с тобой.

– Ты никогда не попадешь туда, куда очень хочешь попасть, Шура. Понял – нет?

– А куда именно я хочу попасть?

– В дом Зверевой. Вернее, в круг ее общения, ее семью. Ни-ко-гда. И ты это знаешь. Так вот. Я тебе помогу. – Кравченко наклонился. – Я уже – там. И я готов кое- чем с тобой поделиться и кое-что за тебя там внутри этого круга провернуть.

– Что именно?

– Опрос граждан, наведение справок, наблюдение и, если понадобится, даже оперативный эксперимент.

Сидоров улыбнулся:

– Подкованный ты парень, Вадик. А знаешь, так нагло и настырно мне еще никто себя не предлагал.

– Конфиденты по нынешним меркам – люди небескорыстные, – теперь усмехнулся Кравченко. – И если они себя вдруг кому-то предлагают, значит, жертва эта, по их мнению, окупится.

– Ну, положим, я согласен. И даже очень рад такому нашему… ну, скажем, сотрудничеству. А дальше что?

– А дальше будем менять баш на баш. Честно и справедливо по мере возможности. Информациявнутренняя за информацию внешнюю.

– А что тебе от меня нужно конкретно?

– Пока что результаты судебно-медицинской экспертизы трупа Шипова, результаты осмотра места происшествия и все о свихнувшемся Пустовалове.

Сидоров взвешивал требуемое и предлагаемое.

– И никаких там бумаженций – контрактов, подписочек и тэ пэ, – подытожил Кравченко. – Я их не люблю.

– Я тоже. Но вообще ты многого хочешь. Аппетит шире рта у тебя, Вадик.

– Я свое сказал. Решать тебе.

Опер решал недолго. Поднялся, полез в сейф, достал оттуда пачку фотографий, початую бутылку водки, а из ящика в столе два пластмассовых стаканчика.

– Один вопросик на предмет проверки искренности конфидента, – он разлил по стакашкам. – А сколько Зверевой лет?

– Пятьдесят два года. А ты… вы что, даже не допрашивали ее тогда?!

– Какое там! Прокурор вякнул, краснея и бледнея: а не ответите, мол, нам на вопросики, она на него глянула – он и заткнулся. Но ей, конечно, не до вопросов тогда было, понимаем. Но и сейчас, Вадик, на протокол положить такую женщину – та-а-кую женщину никто из наших тут не осмелится. Духа не хватит. Уедет – пошлют потом отдельное поручение, на МУР спихнут, а там… Ладно, это теперь уже неважно, а важно то, что шабашник Коровин убиенный тебя не интересует? Так, нет?

– Мне за него платить не будут. А он действительно шабашник?

– Действительно. То опознание участковым полностью подтвердилось. И действительно, ездил в город за водкой. На обратном пути его и замочили.

– О нем мы будем скорбеть. Пока что. Но вспомним непременно, если понадобится. А вот о Пустовалове…

– Бери снимки. Полюбуйся. Это он по первому своему делу, когда напал на соседа по лестничной площадке. У того в результате тяжкие телесные – полгода в гипсе, потом инвалидом стал.

– А чем он его?

– Как и шабашника – топором по голове, тот руками успел закрыться – раздробление обеих кистей, переломы, ну и черепная травма.

– А лицо?

– В материалах уголовного дела сказано: «неизгладимое обезображивание лица» – шрам через весь лоб. Хорошо, черепушка у соседа оказалась крепкая. Вообще – удар в лицо – это на Пустовалова похоже.

– А в горло? Ножом? – насторожился Кравченко.