линять, линять… И к охранникам в вестибюле Катя подошла тише воды ниже травы.
– Мне заказан пропуск. Вот мои документы. Меня ждут.
Охранник глянул в список, лежавший перед ним, в Катин паспорт, затем набрал внутренний номер, что- то у кого-то спросил.
– Да, пожалуйста, проходите. Музей на первом этаже, вот сюда, налево. Правда, Валентин Александрович сейчас занят. Но там сотрудники работают.
«Это, наверное, Белкин, – решила Катя. – Занят он! Но с ним-то мы встречаться не договаривались. Эх, надо что-то соврать ему поправдоподобнее. А то начнет интересоваться – зачем явилась».
В музее она надеялась застать только Яну и на худой конец Белкина. Однако события приняли совершенно неожиданный оборот. И к общению с таким количеством уже известных ей лиц, некоторые из которых в этот вечер вели себя по крайней мере странно, Катя внутренне просто не была готова.
Но она же решила опираться только на факты! А факты были следующими…
Первым, кого она увидела, войдя в музей, миновав первый зал, робко проскользнув под брюхом пятиногого каменного человека-быка ШЕДУ был… Алагиров. Он сидел в углу на низкой музейной банкетке перед подставкой на колесиках, занятой видеодвойкой «Самсунг». Телевизор работал. И Алагиров бездумно смотрел на экран.
Яна Мелеску находилась здесь же. Трудолюбиво сидела за своим столом, заваленным рисунками, копируя черной тушью какой-то замысловатый орнамент. Перед ней лежал раскрытый цветной альбом Британского музея, иллюстрирующий собрание халафской керамики, найденной при раскопках древнего шумерского города Урука.
Но все это она объяснила Кате гораздо позже. А первые взаимные приветствия были хоть и радушными, однако настороженно-суховатыми. Катя прямо с порога выразила живейший интерес к халафской керамике. Восхищалась изяществом и совершенством форм, цветом глины, древностью изделий – пять тысяч лет, боже ты мой, пыль веков…
Краем глаза она наблюдала за Алагировым. Видео он выключил сразу же, вежливо поднялся, здороваясь с Катей. И особого удивления при ее виде не выказал. Он же считал ее и подружкой Мещерского. В беседу о достоинствах орнамента халафской керамики он не вмешивался.
Катя смотрела на него: сумрачный смуглый юный Абдулла… Он сидел в своем углу тихий, молчаливый. Однако взгляды, которые он украдкой бросал на Яну, казалось, всецело поглощенную работой и светской болтовней с фальшиво-громко все и всем восхищавшейся Катей, были… О, когда дело касалось мужских глаз, Катя не нуждалась в словах! Глаза же этого кавказского мальчика были прикованы к черноволосой, яркой, как бабочка, женщине. На Янине был легкий шелковый сарафан, открывавший ее смуглые руки и плечи. С Алагировым она почти не разговаривала. Но он все равно чего-то терпеливо ожидал в своем углу. Ожидал не ропща, не надоедая.
И Катя наконец решилась спросить у него прямо:
– А вы здесь по делам вашего общества, Абдулла?
Он передернул плечами.
– Нет, так просто, по пути заехал. К Белкину…
– А мы вот с Яной на том вашем вечере договорились, что она как-нибудь покажет мне свои работы.
– Я так и понял. Вам нравятся рисунки?
– Очень нравятся. Здорово будет, если режиссер и художник-постановщик включат их в клип. Здесь ведь какой-то рекламный клип снимают.
– Я знаю, – Алагиров прислонился спиной и затылком к стене, он смотрел на Яну, склоненную над столом.
– Катя, можете взглянуть на рисунки еще из этой папки, – сказала она. – Извините, я на минутку.
Легко поднялась. Вышла. Каблучки модных итальянских босоножек простучали по паркету.
Кате в ее отсутствие очень хотелось спросить: что именно за кассеты смотрел Алагиров? Чьи они? Вообще, откуда здесь снова эта подставка и телевизор? Ведь в прошлый раз ее не было ни в одном из трех залов. И она непременно бы начала его расспрашивать об этом. Как вдруг он опередил ее. И спросил сам, но совсем о другом:
– Как вы с Сергеем добрались тогда, нормально?
– Нормально, – ответила Катя.
– Вроде он не очень много выпил. Хороший был вечер? Удачный?
– Приятный, – дипломатично поддакнула Катя.
– А вы моей сестре Вере понравились. И вы, и Сережа. Она сказала: вы – хорошая пара.
Катя усмехнулась – милый вежливый мальчик. Горец!
– А вам моя сестра понравилась? – спросил Алагиров.
Катя отметила, что ключевое слово этой их вялой беседы «нравиться».
– Да, Абдулла, очень.
– Она танцует.
– Я знаю.
– Она танцует, – он словно не слышал ее. – Ну, пока еще не главные партии и не в Москве… Но все равно, выходит в зал – голубой с золотом, полный зрителей… Я вот иногда думаю: когда меня не станет, она вот так же будет выходить на сцену, смотреть в зал, голубой с позолотой…
